Сталин, Иван Грозный и другие

Мне пришлось заполнять лакуны, которые образовались в биографии Эйзенштейна в результате незнания или по причине советской цензуры, а главное, из-за желания показать очередного безукоризненного героя советской истории и если не открытого борца с тоталитарным режимом, то хотя бы держащего против него увесистый кукиш в кармане. Эйзенштейн – гений (в этом нет сомнений), а если гений, то, конечно, как истинный гений, талантлив во всем и во всем кристально чист. Я не намекаю на связку «гений и злодейство». Именно как гения кинематографии Эйзенштейна встретила довоенная «левая» Европа, куда он выехал в феврале 1929 г. вместе с Григорием Александровым и выдающимся кинооператором Эдуардом Тиссэ. Выехали они по официальной «командировке для изучения техники зарубежной кинематографии». Перед ними туда же съездил с делегацией Шумяцкий для изучения организации этого дела. Сталин настолько увлекся искусством кино, что поставил перед ними задачу создать советский «Голливуд», возможно в Крыму. Конечно, выехать из самой «демократической» страны, строящей социализм, можно было только с его личного благоволения. Кроме того, на поездку требовалась валюта, которая выдавалась исключительно по решению властных органов. Для обычного гражданина граница страны была непреодолима. Оказавшись в демократической Европе, Эйзенштейн был подхвачен волной славы и поклонения, хотя в Советском Союзе популярность Эйзенштейна была не всем очевидна. Михаил Ромм позже вспоминал: «Слава его после «Броненосца» была невероятной. Мы сами не понимали, как она велика»[453]. Мастера наперебой приглашали выступить и показать свои фильмы многочисленные левые организации: Швейцарии, Германии, Дании, Нидерландов, Франции, Англии. Везде он выступал как теоретик и практик нового метода кино, новой, очень важной тематики. В Берлине выступил по радио с рассказом о советском кино, встречался с Альбертом Эйнштейном, писателем Л. Пиранделло; в Париже произнес речь в Сорбонне и встретился с известнейшими писателями и поэтами: Л. Арагоном, Д. Джойсом, А. Гансом, Ж. Кокто, П. Элюаром; в Лондоне с Б. Шоу. Последний пришел в такой восторг от того, что делает мастер, что впервые в своей жизни предложил (а, по существу, попросил) снять кинофильм по одному из своих произведений. Кстати, об этом же его просил и М. Горький, но Эйзенштейн лишь с насмешкой упомянул эти предложения в своих дневниковых записях. Свободная европейская культура признала его искусство как свою органическую часть, хотя большинство правительств буржуазных стран пытались чинить препятствия показу революционных фильмов и пропагандистским речам докладчика. Его выступление в Сорбонне произвело наиболее сильное впечатление. Говоря о целях своего кино, Эйзенштейн без обиняков заявил, что он хочет найти новые способы «воздействовать на подсознание и вызвать восторженное и патетическое отношение к данному сюжету»[454]. Прямое действие с помощью кино на таинственное человеческое «подсознание» все более завладевало им, а это значит, что он не только хотел воздействовать на эмоции и настроения людей, но и управлять ими. Зачем? Цели были ясны, и он разделял их вместе с правящей в СССР партией – с целью содействовать строительству нового социалистического общества. Учением Зигмунда Фрейда Эйзенштейн увлекался с начала 20-х гг., и поэтому, не случайно оказавшись в Германии, выступил в Берлинском психоаналитическом институте по вопросам выразительности человеческой психики[455].

«В Сорбонне задавали много вопросов и среди них были такие:

– Есть в России цензура на иностранные картины?

Да, и очень строгая, потому что в нашей стране нет «абсолютной свободы», как у вас, при которой запрещается показ фильмов. В нашей стране диктатура пролетариата, у нас идет классовая борьба, и цензура – это тоже оружие…

– Французские репортеры, ездившие в Москву, уверяют, что там смех убит. Это правда?

Еще существует слишком много такого, над чем можно поиздеваться, и поэтому, уверяю Вас, у нас тоже смеются. Думаю, что еще больше будут смеяться, когда я расскажу о сегодняшнем вечере»[456]. Очень скоро по заказу вождя близкий друг оратора Г. Александров приступит к систематической постановке комедийных фильмов в стране, исполосованной кровавыми шрамами массовых репрессий. С тех пор россияне станут неулыбчивыми, а откровенно смеяться будут больше всего в темноте зрительного зала.