Стальные посевы. Потерянный двор

О Великой войне говорят в прошедшем времени. Но обиды прошлого не могут быть изжиты легко и быстро. Если фронт вдоволь, до тошноты навоевался, то тыл теперь жаждал мести за многолетние лишения. Суды, дележ трофейных территорий, тяготы, тяжбы, тянущиеся процессы. Процессы – субстанция, разбавленная во времени, которая одних отравляет, других излечивает, растекаясь по венам раненого Абсолюта. Каждый, кто являлся обвинителем, легко мог стать обвиняемым. Вспоминались мелочи, потаенные, схороненные до лучших времен, зашитые в скрытые карманы. Подобно тому как люди достают из сервантов уцелевший фарфор и хрусталь, из погребов – последнюю бутылку припасенного на случай победы шампанского, а из зарытых под крыльцом шкатулок – украшения, они так же легко выуживают из памяти лица, слова и события. Улики, упреки. Обвинения, обиды. Хуже всего – самоличные расправы. Очереди в судах неимоверные, доносы и заявления пишут прямо поверх старых книжных листов, тех, что не дожгли, растапливая печи зимой. Укорительные речи нашлись не только для врагов, но и для соседей, родственников, коллег, сокурсников: кто‑то сбежал, когда нужна была помощь, кто‑то отлынивал от работы на благо армии, кто‑то не поделился едой с голодающими, хотя имел возможность, кто‑то дал взятку, кто‑то принял взятку, кто‑то видел передачу взятки и смолчал… А все, что в мирное время могло пройти безболезненно, в войну превращалось в смертельную заразу. Любая ошибка обходилась человеческой жертвой. Даже те, кто никогда не брал в руки оружия, могли быть повинны в чьей‑то смерти. Вскипающая кровь толкает человека на преступный произвол, и у жандармерии война все никак не заканчивается. Илия допивает чай, глядя в окно дворца. Слышимость в нем прекрасная, рой звуков долетает до королевских ушей прямо с центральной улицы. Черные фигуры жандармов уже разняли скандалистов, но один, с пробитой головой, стонет в ожидании медицинской помощи. Илия представить не может, какое пекло сейчас разверзлось в Кнуде, на улицах Дроттфорда, который он оставил на фельдъярла Хаммера Вельдена. Ему не составит труда официально принять власть, его лояльность Эскалоту и своевременная смена стороны сохранили фельдъярлу жизнь и положение в обществе. Илия не любил предателей, но лучшей временной меры не нашел. В конце концов, в Империи нужен порядок, хотя ни у кого больше язык не поворачивался называть Кнуд так. Отныне говорили «бывшая империя», газетчики писали все слова, кроме названия, со строчной буквы. Измученный народ мстил своим обидчикам, как мог. Мелкая мстительность могла превратиться в огромную проблему, разрастись она в масштабах.

Илия предвидел еще несколько печальных перспектив внешней и внутренней политики. Союзные Радожны тоже праздновали победу. Союзники. Не получилось бы, как с Империей, думал Илия. Не пришлось бы говорить «бывшие союзники». Едва все закончилось, они уже завели первый спор с Эскалотом – территориальный. Согласно Пакту о капитуляции Империи Кнуд, в пользу государств-победителей отчуждались межевые земли Старого фронта и маннгерд Сиггскьяти. И вопросов о распределении зон не возникло бы. Истерзанные поля, на которых годами велась Война-на-меже и пролегала линия Старого фронта, по исторической логике забирал бы себе Эскалот – выход к проливу по полноводной Вальтере веками считался эскалотским. А Радожны легко разрастались бы на северо-запад, все дальше отодвигая столицу, Багряные Зори, от границы с Кнудом. Однако советники настаивали, да и сам Илия понимал, что округ Сиггскьяти – самый лакомый кусок. Если прочие земли вокруг были заболочены или непригодны для выращивания культур после боев с использованием химического оружия, то этот маннгерд был плодороден, а его траулеры приносили много рыбы самых разных сортов. Сиггскьяти слыл богатейшим из фельдъярлов, потому что его семье повезло с их владениями, которые фактически кормили весь остальной Кнуд в тяжелые военные годы. А теперь уступить маннгерд Радожнам, пока сам Эскалот медленно восстанавливается после затянувшейся войны… Илия взвешивал, стоит ли такая щедрость сохранения союза. Рогнева Бориславовна, которая так и осталась представителем воли Кургана и всех Радожен (что, впрочем, являлось синонимами), тоже не соглашалась на изрытую танками межу, а желала земли на севере.