Стальные посевы. Потерянный двор

Теперь так: нить опала рядом, а Тристан получил свободу. Но совсем не знал, как жить без всех этих связей. Впрочем, у него остались три клятвы, ни одна его не тяготила и не призывала мстить, дознаваться и злиться. Неужели так себя чувствуют свободные люди? Имеют привязанности, но не влачат тягости пут. Долг их не душит.

– Для них влиять на подопытного – не самое важное условие, наблюдать чудо в естественной среде им достаточно, – вернул его обратно из философских метаний за чайный столик лорд Эвонхилл. – И все же их амбиции порой выше научных, оттого лорд Гавел и желал отдалить своего сына, вас и весь Эскалот от Лиги. Что же до вашей дамы… Леди Ронсенваль, верно? Фея, сэр, как и вы. Лорд Гавел понимал вас, ему знакомо чувство разбитого сердца. Жить с таким сложно, а иногда и незачем. Леслава Яровна его спасла. Но он видел вас насквозь и знал, что подобного второго шанса вы себе сами не позволите. Он же видел ее, видел вас тогда на турнире. Вильгельм знал, что ваша история всех покорит. Что леди Ронсенваль очарует Эскалот – образ Дамы древности ей идеально подошел. И вот ее лик повсюду будет напоминать вам, зачем вы живете.

– Пока что выходит наоборот, – признался Тристан. – Но возможно, лорд Гавел был прав, как и всегда. Мне лестна его забота. И я понимаю, что королевская ее доля предназначена сыну. Так будьте уверены, я знаю, что нужен ему. Я никуда не денусь. И я устал всем это повторять.

Лорд Эвонхилл посмотрел на него по-отечески – с дрожащей доживающей надеждой, с какой ветераны Ордена смотрели на послушников.

– Ах, сэр Трувер, как же вы себя не цените! Но лорд Гавел ценил. Конечно же, он любил сына, вне всяких сомнений, все для него делал! Однако я процитирую, что он говорил в тюремной камере. «Мой Илия – любимое и долгожданное дитя. Он во многом меня превзошел, а прежде всего в статусе. Он – король, а я – только лорд-отец короля. И министр иностранных дел. Впрочем, имеется еще один мальчик, которого я вижу своим продолжением. Преемником. Так однажды ему и скажи, что Илия был преемником Норманна II, самого Эльфреда, каких угодно наших славных королей. А Тристан – мой преемник. Он – преемник Великого Лиса». Так, говорил, ему и скажи, – повторял лорд Эвонхилл как заговор, сотрясая сложенными пальцами, будто держал в них грамоту с последним указом. – Вот вы – министр иностранных дел.

Тристан молчал. Столь много мужей вложило в него свои чаяния: отец, наставник, предшественник. Их таланты, мечи, должности: не просто наследство – наследие. Когда тебя водят за нити, ходить легко, если не сопротивляешься. Когда ты свободный человек, ты идешь сам, но идти тяжело, особенно если тебя обрядили в регалии. Тристан снова задумался о своей доле: чем одно бремя отличается от другого? Какое несут рабски, а какое – с честью? На том различии зиждется вся традиция – заиметь бремя наиболее почетное.

– Мне думается, что я все сказал, сэр, – закончил лорд Эвонхилл. – И стоит вас оставить.

С грузом надежд великого предшественника работать давалось сложнее. В первые же дни на новом посту его посетили феи с просьбой от Джорны. Часовщику требовалось научиться управлять материей, в которой сохранилось последнее чудо схожего дара. Пролив Бланша проходил между островами Осколки Материи и радожским побережьем, из-за чего судну требовалось разрешение на проход к нужной точке координат. По плану решили отправить подлодку с научной группой и двумя феями в составе, которые могли бы найти, возможно, останки корабля, на котором затонул граф. С таким запросом Тристан и связался с Багряными Зорями. К тому моменту он уже почти научился различать, в каком случае стоит обращаться к Рогневе, а когда имело смысл договариваться с Курганом. Пока Тристан обхаживал матушку Радожен, заверяя, что весь прожект носит исключительно научный характер, в Эскалот прибыл Вельден. Тон переговоров стал напряженным. После долгого угождения Рогневе Тристан положил трубку и с руганью спросил, что Вельдену понадобилось в Эскалоте. Просидев на должности временного секретаря, тот добился лучшего исхода – маннгерды объединились в Кнуд с республиканской формой правления, а сам Хаммер Вельден ныне значился диктатором до поры, пока Кнуд не окрепнет. Но процесс все больше походил не на восстановление, а на брожение, где каждая последующая стадия оказывалась более хмельной.

– Что ему тут надо? – гаркнул Тристан на своего помощника.

– Мы уточнили. Сказали, личный визит, – торопился отвечать нервный помощник министра.

Тристан отпустил его, набрал внутренний номер и выждал семь гудков в трубке. А потом из нее послышался бодрый голос Илии.

– Ваша Истинность, а что ему тут надо?

Король сначала не понял вопроса, потом произнес короткое «а» и засмеялся. За смехом последовало честное объяснение:

– Да в шахматы заехал поиграть.