Стальные посевы. Потерянный двор

В памяти прочно засел текст письма, в котором Вельден настаивал, чтобы королева принесла, наконец, наследника и укрепила свои позиции. Но Бона отвечала, что не хочет связывать себя с Эскалотом, – потом будет сложно его оставлять. План амбициозен, но реален: выплатить долг Радожнам, уговорить Илию вернуть маннгерд или втянуть Эскалот в войну с Курганом, а потом забрать незащищенный округ. Бона вернется в него на правах фельдъярла и присоединит маннгерд к Кнуду. Часть пути пройдена. Но вот феи пришли ко двору и усердно лезли с помощью в борьбе с бесплодием королевы, Вельден заволновался, что обман раскроется, и потребовал от нее прекратить предохраняться. Бона стояла на своем. И Вельдену хватило наглости приехать якобы к Илии, а на самом деле чтобы отчитать Бону за ослушание и признаться Лесли в многолетней влюбленности. Было ли что‑то хуже? Наверно, по оценкам Илии, письмо Боны матери, в котором между эскалотским королем и мертвым кесарем ставился знак равенства. После «совета четырех», напуганная волшебной связью с миром, который надеялась покинуть, Бона излила переживания матери. Тристан, по просьбе Ренары ослушавшийся приказа Илии, еще после потопления экспедиции в проливе Бланша начал слежку за королевой. Отправлялась корреспонденция тайно, но без особой конспирации. Кнудцы в окружении Илии вольготно чувствовали себя, даже слишком. Гильда же, прославленная своей глупостью и попытками всюду влезть, появись она при дворе, рисковала все испортить. Именно из-за навалившихся мелких неурядиц Бона и растеряла последнюю бдительность. Шести писем и последнего осмотра врача из фей хватило, чтобы сделать Илию самым несчастным человеком на Абсолюте.

Он посмотрел вниз – на темном ковре сидела на коленях Бона, светлая в бледно-сером платье и с копной распущенных волос. Ему было до муторности, до мигрени, до тремора обидно. За один день молодой король сделался больным стариком, который не помнил, как живется без боли. Он вдруг представил всю прочую жизнь, в которой больше не будет Боны – ее поцелуев, ее чужеродного акцента, ее холодных пальцев. Илии хотелось ее простить, ведь она уже трижды о том попросила. Подать руку, чтобы помочь ей подняться, сказать «ладно», шмыгнув носом, и отправить спать, пообещав, что он скоро ее догонит. Но предательство есть предательство, а государственная измена – самое тяжкое преступление. Илия не мог уподобляться Боне и ложиться в одну кровать, имея про запас план на немилосердное будущее. Но он сказал:

– Ладно. Иди спать.

Бона поднялась, карабкаясь по его брюкам и обмякшей руке. Она вытерла слезы и спросила:

– Ты придешь?

В ответ Илия только обессиленно усмехнулся и ушел из королевских покоев. Он потерпел поражение, но Вельден ничего не выиграл. И, симметрично разменяв ходы, каждый из них потерял королеву.

Глава VI Оковы рыцарства

Среди лесов, унылых и заброшенных,

Пусть остается хлеб в полях нескошенным!

Мы ждем гостей незваных и непрошеных…

О. Мандельштам

Илия вовсе не имел дара предвидеть будущее. Но доподлинно знал, что будет, когда он вернется во дворец. Он просидел в тишине зимнего сада до рассвета, и солнце уже взошло над горизонтом, заливая восточную сторону дендрария сквозь мутные стекла. От разбросанной в буйной зелени красоты и тишины не хотелось уходить. Почти всю ночь король не спал, только продремал пару часов на жесткой лавке. Тело болело. Илия не сомневался, что в местах ушибов разлились синяки, что челюсть опухла. Он знал, что во дворце ждет удушающий список аудиенцией его близких. Все будут просить, советовать и возмущаться. А за пределами его семьи все еще живет королевство, у которого, кажется, теперь два недовольных событиями последних недель соседа. Илия в последний раз глубоко вдохнул цветочный аромат, встал и побрел обратно. Тристан нашел его сразу, но не совался внутрь теплиц: ждал у входа, спросил, что делать с Боной. Илия решил, что пока ничего, разве что запретить покидать дворец и вести переписки. Начал он с того, что пригласил медика, который обработал ему раны.

– Как поступим? – спросил Тристан.

– Возьми на себя сегодня весь Эскалот, а я разберусь с двором. Но сначала приму ванну.

Первой Илия навестил мать. Лесли, похоже, тоже не сомкнула глаз, а только роняла из них мутные от косметики слезы. Она не добавила подробностей, вчера то же самое говорил и Вельден.

– И когда это началось? – спросил Илия напрямую.

– Да ничего и не началось, – смущенно ответила Лесли.

– Ладно, когда ты узнала о том, что твой ухажер, – на этом слове он увидел, как мать поежилась, – имеет к тебе симпатию?

Она теребила какую‑то нитку в руках, очевидно, вырванную из обивки кресла, – знатно же она переживала.

– Восемь лет назад. Из того письма. – Послышался рваный выдох. – Он недвусмысленно объяснил мотивы… помощи.