Стамбульский бастард

Реза Селим Казанчи всегда беспрекословно выполнял все, чего бы ни потребовала его задорная маленькая жена. Он был очень уравновешенным и достойным человеком, никогда не терял самообладания, был наделен глубоким чувством справедливости и с величайшим уважением относился к окружающим. Но, как часто бывает с такими цельными людьми, раз сломавшись, они потом не могут склеиться. Была только одна тема, заставлявшая Резу Селима показывать себя не с самой лучшей стороны: его первая жена.

Даже годы спустя, когда Петит-Ma случайно cпрашивала что-то о первой жене, Реза Селим Казанчи погружался в молчание и, что было ему совсем несвойственно, глядел мрачно и хмуро.

– Что это за женщина, которая может вот так бросить маленького сына? – морщился он с отвращением.

– Но разве ты не хочешь узнать, что с ней случилось потом? – как-то раз спросила Петит-Ma.

Она подобралась поближе, села к мужу на колени и стала нежно гладить его бороду, словно лаской хотела незаметно склонить к ответу.

– Меня совершенно не интересует судьба этой шлюхи, – холодно отрезал Реза Селим Казанчи.

Он даже не подумал о том, что надо ради Левента говорить немного потише, ведь мальчик мог услышать, как поливают грязью его мать.

– Она убежала с другим мужчиной? – не отступала Петит-Ma, понимая, что перебарщивает, но решив, что только так сможет определить для себя границы допустимого.

– И чего ты суешь нос не в свое дело? – резко ответил Реза Селим Казанчи. – Что, собираешься пойти по ее стопам?

Так Петит-Ma определила границы. Не считая моментов, когда заходила речь о бывшей жене, жизнь их в последующие годы протекала в мире и спокойствии. Они были довольны и счастливы. Вот уж точно редкий случай, особенно если принять во внимание, что окружавшие их семьи не были ни счастливы, ни довольны. Родственники, друзья и соседи завидовали их благоденствию и не упускали случая осудить их жизнь и к чему-нибудь прицепиться. Проще всего было придраться к тому, что у них нет детей. Многие уговаривали Резу Селима Казанчи взять, пока еще не поздно, другую жену. Но поскольку новое гражданское законодательство запрещало многоженство, ему надо было сначала развестись с этой, по всеобщему убеждению, или бесплодной, или строптивой. Но Реза Селим Казанчи оставался глух к подобным советам.

А когда он вдруг совершенно неожиданно умер, как это из поколения в поколение случалось с мужчинами в роду Казанчи, Петит-Ma впервые в жизни поверила в дурной глаз. Она была убеждена, что это злые взгляды окружающих проникли сквозь стены их безмятежного дома и убили ее мужа.

Сегодня она едва ли помнила все это. И когда ее тоненькие морщинистые пальцы нежно касались клавиш старого пианино, дни, прожитые с Резой Селимом Казанчи, мелькали где-то вдалеке, словно обманчивый свет старого маяка, только сбивающий ее с курса среди бурных вод «альцгеймера».

В недавно отремонтированной квартире с видом на Галатскую башню, в квартале, где улицы никогда не спали, а булыжники хранили множество тайн, в лучах заката, отраженного в окнах обветшалых домов, под крики чаек Асия Казанчи сидела на диване, неподвижная и голая, словно статуэтка, впитавшая талант художника, изваявшего ее из глыбы мрамора. Душа ее уносилась в мир грез, а только что втянутый густой дым змеился внутри, обжигая легкие и веселя сердце, пока она не выдохнула его, медленно и неохотно.

– О чем задумалась, любимая?

– Я занята разработкой восьмого параграфа своего Личного нигилистического манифеста, – ответила Асия, приоткрыв затуманенные глаза.

Параграф 8. Если между твоей личностью и обществом простирается глубокая пропасть, через которую переброшен лишь шаткий мостик, то можно сразу сжечь его и спокойно пребывать на той стороне, где осталась личность; разве что тебя интересует сама пропасть.

Асия еще раз затянулась и задержала в легких дым.

– Давай я сделаю тебе паровозик, – сказал Карикатурист-Пьяница, принимая у нее косяк.

Он наклонился, прижался волосатой грудью к ее груди, а она разинула рот, как голодный слепой птенец. Он выдохнул дым прямо ей в рот, а она вдохнула его жадно, словно, измученная жаждой, сделала долгожданный глоток воды.

Параграф 9. Если бездна внутри зачаровывает тебя больше, чем мир снаружи, вполне можно провалиться в эту бездну, провалиться в себя.

Они проделывали это снова и снова: он выдыхал дым ей в рот, она вдыхала все, до последнего колечка.

– Ну вот, держу пари, тебе полегчало, – проворковал Карикатурист-Пьяница, а на лице у него было написано, что он хочет еще. – Нет лекарства лучше, чем хороший трах и забористый косяк.