– Понятия не имею, – промычала откуда-то снизу Асия, ползая по полу в поисках под диваном потерянного носка. – Ну, раз она студентка, то, как пить дать, пишет работу типа «Ислам и угнетение женщин» или «Патриархальные практики на Ближнем Востоке». А иначе непонятно, зачем ей останавливаться в нашем дурдоме, где, сам знаешь, одни тетки, когда в городе полно дешевых классных гостиниц. Уверена, она собирается нас всех проинтервьюировать на предмет положения женщин в мусульманских странах и прочего…
– Дерьма! – закончил предложение Карикатурист-Пьяница.
– Совершенно верно! – торжествующе воскликнула Асия, наконец нашедшая свой носок.
Она за секунду надела юбку и рубашку и прошлась щеткой по волосам,
– Так приводи ее как-нибудь в кафе «Кундера», – сказал Карикатурист-Пьяница.
– Я спрошу, но уверена, она скорее уж захочет пойти в музей, – пробурчала Асия, натягивая кожаные ботинки, обвела глазами комнату, проверяя, не забыла ли чего, и вздохнула: – Ну, точно придется с ней повозиться. Дома уже плешь мне проели, хотят, чтобы я всюду ее водила и она могла в достаточной мере восхититься Стамбулом. А потом пела бы ему дифирамбы по возвращении в Америку.
Все окна были открыты, но в комнате все равно пахло марихуаной, ракией и сексом. На заднем плане завывал Джонни Кэш.
Асия взяла сумку и пошла к двери, но Карикатурист-Пьяница преградил ей дорогу. Он пристально посмотрел ей в глаза, взял за плечи и ласково притянул к себе. У него были мешки и синие круги под темно-карими глазами, верный признак пьянства или горя, а может, и того и другого.
– Асия, дорогая моя, – прошептал он.
Она никогда не видела у него такого лица, оно как-то все просветлело от нежности и жалости.
– Странное дело, у тебя внутри столько яда, но, несмотря на этот яд, или, может, как раз благодаря ему, ты для меня совсем особенная, родственная душа, что ли. И я тебя люблю. Я в тебя сразу влюбился, когда ты впервые вошла в кафе «Кундера» и посмотрела тревожным взглядом. Может, тебе все равно, но я скажу. Пока ты не ушла, послушай: эта квартира не бордель, никаких телочек я сюда не вожу. Я сам прихожу сюда, чтобы пить, рисовать и грустить; и чтобы грустить, рисовать и пить; и иногда, чтобы рисовать, грустить и пить… вот и все.
Совершенно ошарашенная, Асия вцепилась в дверную ручку и замерла на пороге. Не зная, куда деть руки, она сунула их в карманы юбки и стала в них что-то перебирать, на ощупь вроде крошек. Она вытащила руки и увидела, что кончики пальцев у нее все в каких-то коричневатых зернышках. Это Петит-Ma положила, чтобы освященные молитвой зерна отвели от девушки дурной глаз.
– Смотри, пшеница. Пшеница… Пше-ни-ца! – повторяла Асия. – Петит-Ma старается защитить меня от всякого зла.
Она протянула зернышки ему, чувствуя, что краснеет, словно выдала какую-то сердечную тайну, и, зардевшись, толкнула дверь. В ней больше не было резкости, чтобы заглушить душевную боль. На пороге она замешкалась с таким видом, будто хотела что-то сказать, но вместо этого просто обняла его и, развернувшись, опрометью бросилась вниз по лестнице. Одолев пять пролетов, она помчалась по улице со всех ног, словно могла убежать от терзавших душу мук.
Глава 8
Кедровые орешки
– Она что, все еще дрыхнет? Почему? – спросила Асия, кивнув в сторону спальни.
Вернувшись из аэропорта, она c ужасом обнаружила, что тетки поставили в ее комнате еще одну кровать и превратили ее единственное прибежище в «комнату девочек». Они сделали так то ли потому, что вечно изобретали новые способы ей насолить, то ли потому, что из этой комнаты открывался самый лучший вид. Наверное, они хотели произвести хорошее впечатление на гостью, а может быть, думали, что это еще одна возможность свести девочек поближе в рамках программы развития дружбы между народами и культурного взаимопонимания.
Асия не испытывала ни малейшего желания делить свое личное пространство с совершенно незнакомым человеком, но не могла возразить им в присутствии гостьи, так что пришлось скрепя сердце согласиться.
Но сейчас ее терпение было на исходе. Мало того что поселили американку к ней в комнату, женщины семейства Казанчи, кажется, решили не приступать к ужину без почетной гостьи. По этой причине, несмотря на то что ужин был подан уже больше часа назад и все, включая Султана Пятого, давно расселись за столом, никто, в том числе Султан Пятый, еще толком не поужинал. Примерно каждые двадцать минут кто-нибудь выходил снова поставить на огонь чечевичный суп или подогреть мясное блюдо, а Султан Пятый всякий раз жалобным мяуканьем провожал источавшие аромат кастрюли, курсировавшие между гостиной и кухней. Так все и сидели, словно приросли к стульям, включили телевизор на самую низкую громкость и переговаривались только шепотом. Тем не менее они между делом прихватывали кусочек то с одного, то с другого блюда, так что все, кроме Султана Пятого, уже съели гораздо больше, чем за обычной трапезой.
– Может, она уже проснулась и стесняется выйти. Давайте я пойду посмотрю? – спросила Асия.