Стамбульский бастард

– Все, всему есть предел. – Тетушка Бану снова накрыла серебряную чашу платком и пристально посмотрела на джинна.

– Как вам будет угодно, госпожа, – пробормотал мсье Стервец, – но не могу не заметить, что вы пропускаете самое интересное. Если все-таки захотите услышать, то я к вашим услугам. Нам, гульябани, известно все. Госпожа, мы с вами побывали там, я рассказал вам историю Шушан, которая тогда была маленькой девочкой, а теперь – бабушка Армануш. Ваша гостья всего этого не знает. Вы ей расскажете? Вы не считаете, что она имеет право знать?

Тетушка Бану стояла молча. Открыть Армануш все то, что она сегодня узнала? Даже при всем желании ей что, сказать, что гульябани, ужаснейший из джиннов, показал ей картины прошлого в серебряной чаше с водой? Поверит ли ей Армануш? А даже если поверит, не лучше ли девочке не знать всех этих ужасных подробностей?

В надежде на утешение тетушка Бану обернулась к мадам Милашке. Но добрая джинния ничего не ответила, а только смущенно улыбнулась и сверкнула короной, вспыхнув множеством вишневых, розовых и пурпурных огоньков. В этом мерцании тетушка Бану словно читала вопрос: а стоит ли людям вообще узнавать тайны своего прошлого? Сначала одну, потом другую? Может быть, чем меньше знаешь, тем лучше? Может, стоит забыть и то немногое, что еще помнишь?

Уже рассвело. Остался лишь шаг до таинственной черты, разделяющей ночную тьму и день. Удивительный час, когда еще достаточно рано, чтобы лелеять надежды на то, что твои сны сбудутся, но уже слишком поздно и слишком далеко от царства Морфея, чтобы видеть сами сны.

Око Аллаха всесильно и всеведуще. Это око никогда не смыкается и даже не мигает. И все же нет никакой гарантии, что вся земля в равной степени доступна наблюдению. И если мир – это сцена, на которой перед Небесным взором вновь и вновь разыгрываются представления, то возможно, время от времени занавес опускается и серебряную чашу закрывает прозрачное покрывало.

Стамбул – это котел, в котором смешиваются десять миллионов жизней, это открытая книга, в которой перепуталось десять миллионов историй. Стамбул пробуждается после беспокойного сна, он готов к сумятице часа пик. Теперь Божественному взору будет чем заняться: надо ответить на столько молитв, взять на заметку столько богохульств и не спускать глаз с великого множества грешников и праведников.

В Стамбуле уже утро.

Глава 13 Сушеный инжир

Все месяцы в году знают, что приписаны к определенному времени года, и ведут себя соответствующим образом. Все, кроме марта. В Стамбуле март – самый неустойчивый месяц, и физически, и психологически. Вот ему вздумалось поиграть в теплую благоуханную весну, а через пару дней надоело, и он снова напускает зиму с ледяным ветром и мокрым снегом.

Было девятнадцатое марта, суббота, и стояла удивительно солнечная и теплая погода, большая редкость в это время.

Асия и Армануш шли по широкой, открытой всем ветрам дороге, ведущей от района Ортакёй к площади Таксим. Девушкам стало жарко, они сняли свитера. На Асии было длинное платье из ткани, расписанной в технике батик в бежевых и карамельно-коричневых тонах. Каждый ее шаг сопровождался позвякиванием великого множества бус и браслетов. Армануш, в свою очередь, сохраняла верность избранному для поездки стилю: синие джинсы и свободная толстовка с логотипом Аризонского университета, бледно-розовая, как балетные тапочки. Они шли в салон татуировок.

– Я так рада, что ты познакомишься с Арамом, – лучезарно улыбнулась Асия, перекинув на другое плечо холщовую сумку. – Он такой милый.

– Да, я слышала от тебя это имя, но понятия не имею, кто он такой.

– Ну, он… – Асия замялась, подыскивая подходящее английское слово.

«Бойфренд» звучало как-то несерьезно, «муж» не соответствовало действительности, «будущий муж» – тоже не слишком правдоподобно. Слово «жених» могло бы подойти, но, по правде говоря, они не были официально помолвлены.

– Он близкий человек тетушки Зелихи, – нашлась Асия.

На другой стороне дороги под изящной резной аркой османской поры они заметили двух цыганят. Один вытаскивал из мусорных баков жестяные банки и складывал их в ветхую тележку. Другой сидел на бортике тележки и сортировал банки с таким видом, словно усердно трудится, хотя на самом деле просто нежился на солнце.

«Какая райская жизнь», – подумала Асия.

Она бы все отдала за то, чтобы поменяться местами с этим мальчиком в тележке. Первым делом она купила бы самую ленивую клячу, какую только можно найти в городе. Запрягла бы ее в телегу и каждый божий день разъезжала бы по улицам Стамбула, прихватывая всякую всячину. Она бы подбирала самые малопривлекательные продукты человеческой жизнедеятельности, не побрезговала бы никакими отходами, что гниют и разлагаются под блестящей поверхностью нашей жизни. Асии казалось, что у мусорщика в Стамбуле куда более спокойная и расслабленная жизнь, чем у нее и ее друзей из кафе «Кундера».