Стамбульский ребус

— Можно подумать, вы не знаете, — ответил Намык. Он по-прежнему стоял, опираясь рукой на спинку стула, но садиться не желал.

— Мы видели плакат, и я догадываюсь, что вы собирались устроить акцию протеста… И ничего больше?

Он не сводил с меня взгляда: в нем читались подозрение и тревога.

— Откуда же мне знать наверняка о ваших планах? — добавил я. — Членом вашего общества я не являюсь.

Мои слова рассмешили его.

— Пока не являетесь, — он впервые улыбнулся с начала нашей беседы. — Но скоро вполне сможете им стать. Лейла возлагает на вас большие надежды. Говорит, очень уж вы любите наш город.

Кажется, дело сдвинулось.

— Наверное, я бы не решился участвовать в подобных ночных вылазках. Но город наш люблю, это правда. Я вырос в Балате, на берегу Золотого Рога. Там похоронены все мои близкие. В Стамбуле живут мои лучшие друзья, с ним связаны мои лучшие воспоминания. Работаю я, как видите, тоже здесь. И здесь же, дай бог, хотел бы закончить свои дни. Так что Лейла-ханым вас не обманула, Стамбул я действительно люблю. — Я снова указал на стул. — Что же вы не присаживаетесь?.

Мне показалось, что он немного расслабился. А может, решил установить временное перемирие.

— Вы уж простите, — произнес он, опускаясь на стул. — Я, знаете ли, к хорошему обращению в полицейских участках не привык.

— Мир меняется. И мы вместе с ним. Вы сами разве не изменились?

Его темные глаза снова затянула туча сомнения.

— Изменился, но не думаю, что вы в это верите. Иначе зачем вам тратить драгоценное время на слежку за мной?

Я удрученно вздохнул, делая вид, что немного расстроен.

— Как же тяжело избавляться от предрассудков…

Сомнение в его глазах уступило место недоумению.

— Да-да, не смотрите на меня так, Намык-бей. — Я продолжал свою игру. — Уверен, вы тоже это знаете. Предрассудки — главный враг изменений.

Теперь у него на лице читался знак вопроса. Мол, к чему я все это говорю?

— Вы ведь относитесь к нам с предубеждением, и, по всей видимости, у вас есть на то свои причины. Я читал ваше дело — с полицией у вас отношения были не самые дружеские. Но все это в прошлом.

— Тогда зачем вы следили за нами?

Я был готов к этому вопросу:

— Мы не следили за вами.

Он не поверил ни единому слову.

— Что же тогда вы делали поздней ночью возле офиса компании «Дерсаадет»? Только не говорите, что охраняли пустое здание.

— С чего это вдруг нам охранять компанию Адема Йездана? Мы охраняли Лейлу-ханым.

— Лейлу? — Глаза его распахнулись от удивления. — Мою Лейлу? Лейлу Баркын?

Он заглотил наживку: теперь дело точно пойдет.

— Кого же еще? Разве она не рассказала, что сегодня случилось?

— Вы про историю с отрезанной головой?

— Историю? Намык-бей, вы только задумайтесь: убивают человека, а его голову отправляют Лейле-ханым. Неужели вы не осознаете серьезность ситуации?

В глазах его замаячила паника, словно он узнал о надвигающейся катастрофе.

— Вы… Вы хотите сказать, что это была угроза? Но на коробке не было ее имени — посылку прислали не лично Лейле, а в дирекцию музея.

В моем взгляде отчетливо читалось, что думать так было крайне наивно.

— Считаете, это должно было нас успокоить? Пять трупов. Пять! За четыре дня. И один из убитых — бывший муж Лейлы-ханым. И вот эта посылка. Так что же, не расценивать это как угрозу? Не знаю, как вы, но мы не могли сидеть сложа руки.

Кажется, мне все-таки удалось его убедить.

— То есть вы защищали Лейлу?

Я спокойно откинулся на спинку кресла.

— Рад, что вы наконец это поняли.

Он тоже откинулся.

— Тогда почему вы оставили Лейлу и поехали за нами?

Нет, радоваться пока что рано: он не собирался слишком просто сдаваться.

— Кто сказал, что мы оставили Лейлу? Надеюсь, вы не думаете, что около ее дома дежурили только мы?

— Почему?

— Потому что убийцы преследуют ту же цель, что и ваша организация. Не смотрите на меня так удивленно. Лейла-ханым наверняка вам рассказала: почти все жертвы были замешаны в преступных делах, связанных со строительством в исторической части города. Они входили в экспертную комиссию по этому вопросу. Только третий убитый, Шадан Дуруджа, не имел к этому отношения… — я осекся, увидев, как лицо Намыка скривилось от отвращения.

— Шадан был приспешником Адема. Продажный писака. Единственный из журналистов, кто в открытую расхваливал беззакония, которые вытворяет Адем. И за это получал от него баснословные деньги.

— Вы прямо-таки его ненавидите. Уверен, к другим жертвам вы тоже любви не питали. Взять хотя бы последнего убитого, Фазлы Гюмюша…

— Тоже тот еще мерзавец, — он пробормотал это с откровенной неприязнью. — Именно при нем город пострадал больше всего. Из-за разрешений на строительство, выданных с его согласия, погибли пять человек. На компанию Адема Йездана завели дело, и Фазлы тоже был среди обвиняемых. К каким только уверткам они не прибегали, чтобы оказать давление на суд. И ведь добились своего — их оправдали. Но мы не сдались — подали апелляцию. Первое решение суда отменили, теперь начнется новое разбирательство. На этот раз Адем не отвертится — все увидят его истинное лицо. Сегодня ночью мы как раз собирались повесить плакат.