Стамбульский ребус

Какое-то время я разглядывал барельефы. Они были необычными, но меня интересовал вовсе не Феодосий, а другой император.

— Эту площадь построил Константин?

— Вы имеете в виду ипподром? — поправила она меня. — Да, когда-то здесь был ипподром, и построил его Септимий Север. Он жил гораздо раньше Константина. А когда Константин решил сделать Византий столицей, он увеличил площадь ипподрома. — Рукой она очертила вокруг себя воображаемый круг. — Представьте себе арену, на которой соревновались колесницы, сражались насмерть гладиаторы и вспыхивали восстания. Огромную арену, окруженную трибунами с мраморными и каменными скамьями для зрителей. И посреди нее — сооружения, привезенные из разных уголков империи. Здесь — обелиск Феодосия, больше известный как Египетский обелиск, чуть дальше — Змеиная колонна и обелиск Константина. Можете увидеть это своим мысленным взором, Невзат-бей? — Она, кажется, боялась, что у меня не получится, и постаралась немного подбодрить: — Это совсем не сложно, просто вообразите.

Я знал, что это несложно. Чуть не признался Лейле, что только вчера во сне меня собирались казнить на этом самом месте, но решил промолчать.

— Наверное, это было что-то невероятное, — сказал я. — Сколько человек вмещала арена?

— Говорят, сто тысяч. Люди приходили смотреть на гладиаторов и гонки на колесницах. Колесничие должны были проехать по арене ровно семь кругов. Видите вон там? — она указала на обелиск в конце площади. — Колонна Константина. Около нее колесницы разворачивались.

Вдруг я отчетливо представил себе арену. Черные, гнедые и белые лошади с лоснящимся под лучами летнего солнца крупами, с развевающимися гривами, поднимая пыль, на большой скорости тащат за собой богато украшенные колесницы. Послышались крики и вопли возничих. Я видел их напряженные мускулы и блестевшие от пота тела.

Голос Лейлы вдруг перекрыл весь этот шум:

— Колесничего, который первым преодолевал седьмой круг, награждал сам император. Такие становились народными героями.

— Почему именно семь раз?

— Римляне считали число семь священным, мистическим. Вероятно, из-за ионийского математика Пифагора. Семерка олицетворяла силу и тайну. Семь дней, семь месяцев, семь лет… Вероятно, поэтому Константин выбрал Византий своей столицей: как и Рим, город был построен на семи холмах. Главный зал в своем императорском дворце он назвал Залом семи канделябров, а охранял его небольшой легион, состоявший из семи стражников. Как вы знаете, число семь играет важную роль и в исламской культуре. Например, в суре «Власть» в Коране говорится о семи небесах; паломники во время хаджа совершают семикратный обход Каабы. Если вдуматься, Невзат-бей, то все культуры так или иначе являются продолжением друг друга. Ни одна культура не может быть обособлена от другой. Взгляните, как изящно выполнены минареты Голубой мечети.

Развернувшись, я посмотрел на великолепную мечеть, скрывавшуюся от нас за развесистыми каштанами. С наступлением сумерек начали зажигаться ее огни. Тьма стремительно сгущалась, и шесть минаретов, будто соревнуясь друг с другом, устремлялись в глубь темнеющего неба. Казалось, они пытаются открыть великие тайны мироздания.

— Потрясающе, не правда ли? Построена архитектором Седефкаром Мехметом Агой. Он был учеником самого Синана. Эта великая мечеть — результат сочетания талантов учителя и ученика. А теперь взгляните на Святую Софию напротив. Два впечатляющих сооружения, два великолепных храма, обращенных друг к другу. Не будь Святой Софии — не появилась бы Голубая мечеть. Точно так же без христианства не было бы ислама, без иудаизма — христианства. Можно пойти дальше и сказать, что без шумеров не было бы хеттской цивилизации, без хеттов — Древней Греции. Без древних греков не появилась бы Римская империя, а без нее — Османская. Все это — звенья одной цепи, составляющие единую человеческую цивилизацию. Если убрать хотя бы одно — возникнет пропасть, бессмысленная пустота. История окажется неполной.

Чем дальше, тем больше мы касались тем, выходящих за рамки моих познаний. Если так и дальше пойдет, мне придется передать контроль над ситуацией в руки Лейлы, а самому превратиться в молчаливого слушателя. Конечно, я любил историю, но только не в разгар расследования загадочных убийств.

— В каком-то смысле это похоже на уголовное следствие, — я попытался вернуть разговор в нужное русло. — Оно точь-в-точь как история. Любое событие, любая деталь и информация всегда становятся частью взаимосвязанного целого. Если вы нарушите это единство, то убийцу никогда не найти. Мы воспринимаем наши расследования так же, как вы — историю.

— Интересный вы человек, инспектор, — сказала она, ухмыляясь. — Полагаю, вы хотите, чтобы мы перешли к делу, не так ли?

— Честно говоря, все, о чем мы с вами говорили, связано с расследованием. Убийца, кажется, задумал преподать нам какой-то извращенный урок.

Лейла вдруг стала очень серьезной.

— Вы хотите сказать, что убийца — историк? — Она напряглась. Неужели подумала, что ее обвиняют?