Стамбульский ребус

— Его убили, — ответил он. — То, что не смог сделать я, доделал афганский моджахед — у него трое сыновей, жена и пожилая мать погибли во время американской бомбежки… Через одиннадцать дней после этого американцы обнаружили пещеру, в которой скрывались моджахеды, и напалмом выжгли все, что там было, — живое и неживое.

Нам с Али каждый день приходилось сталкиваться с преступлениями: жесточайшими зверствами и уму непостижимыми убийствами — все это доказывало, что человечество теряет рассудок.

В каком-то смысле мы жили бок о бок со смертью. Но то, что рассказал Омер, повергло в шок даже таких побывавших в переделках людей, как мы.

Какое-то время мы молчали, не зная, что и сказать. Омер снова заговорил:

— Я радовался предстоящему возвращению домой. Но стоило мне ступить на родную землю, как чувство стыда вернулось и пропитало мою душу, как паршивый одеколон пропитывает кожу. Чувство вины начало подавлять меня. Арест, допросы, пытки в полиции — все это было ничем по сравнению с ним. Оно разъедало меня. До тех самых пор, пока я не встретил Эфсун и не открыл для себя суфизм. Именно она напомнила мне слова пророка: «Лучше быть угнетенным, чем угнетателем». Именно Эфсун помогла мне понять, что вера — это дело любви, а не силы. Благодаря ей я осознал, что вера — это синоним любви, а не тирании, что ислам — это мир и предание себя Всевышнему. — Он выдержал паузу, посмотрел сначала на Али, потом на меня и подытожил: — Поэтому ни я, ни Эфсун не смогли бы ни на кого поднять руку — будь то наш враг Тед Нильсон или покойный Мукаддер-амджа. Потому что мы предпочли бы быть жертвой, а не убийцей. Потому что наш враг — не злые люди, а само зло, не тираны, а тирания. И любое вероучение, питаемое злом и насилием, чуждо, инородно нам. Для нас это запрет — харам. В двадцать втором аяте суры «Покрывающее» сказано: «Ты над ними — не властитель». Право забирать жизнь принадлежит не нам, грешным людям, а Ему и только Ему, творящему жизнь.

Кровавые реки

— Только у Аллаха есть право забирать жизнь… — кипятился Али, садясь на стул по другую сторону стола. Он отводил душу: вываливал все, что накопилось, пока мы молча слушали Омера. — Суфийский путь? Важно, оказывается, не то, что в Коране написано, а то, как это толкуют… Вот бредятина!

Примерно полчаса назад мы отправили Омера обратно в камеру к его собратьям. Насколько Али был недоволен результатом допроса, настолько же Омер нервничал, покидая кабинет. Он по-прежнему думал, что мы выдадим его Элвину из ЦРУ. Хоть меня и терзали сомнения относительно виновности нашего подозреваемого, но не настолько, чтобы полностью открыть ему свои карты или отпустить на свободу. Я лишь пообещал, что мы еще раз рассмотрим его дело. Но даже такой сдержанный поступок с моей стороны Али считал слишком большой честью. Он-то полагал, что нам вообще нужно устроить Омеру головомойку. На самом деле он злился на меня, но, поскольку не мог выплеснуть свой гнев на начальство, сосредоточился на подозреваемом. В итоге мой горячий напарник не выдержал и довел до моего сведения:

— Не стоило его так просто отпускать, инспектор… Лежит он теперь в камере и посапывает себе, как младенец. Надо было припереть его к стенке, как это сделали ребята из антитеррора. А мы тут с ним, как с другом в кафе, беседуем, цацкаемся, понимаешь! Он даже не испугался!

Я несколько раз моргнул, чтобы облегчить боль в глазах от недосыпа, и заметил:

— Припугнув его, мы бы ничего не добились, Али. Если бы там что-то было, парни из антитеррора наверняка что-нибудь да откопали бы. Они лучше меня и лучше тебя знают, как разговорить человека. Омер прошел через них, значит, прошел бы и через нас. — Боль в спине снова напомнила о себе. Я осторожно откинулся назад и продолжил: — К тому же мне показалось, что парень ничего от нас не скрывал. Если узнаем, что все это правда, то я не удивлюсь.

Али с недовольным видом опустил разбитую нижнюю губу.

— Что-то сомневаюсь. Он пытался обмануть нас. Только посмотрите, с каким восхищением он говорил об этом чертовом Максуте. Выставил перед нами настоящим героем террориста, который, не раздумывая, убивает невинных людей. — Он зло вздохнул. — Нет, инспектор. Этот Омер нам тут лапшу на уши вешал. Возможно, они убили Мукаддера Кынаджи из-за тариката. Планировали, небось, прибрать к рукам все его имущество и тратить на проведение актов. Не знаю, как именно, но остальные убийства тоже могут быть как-то связаны с этим делом. Простите, но тут я с вами не согласен, инспектор. Парень пытается обвести нас вокруг пальца… Он же тут просто-напросто издевался над нами…

Али опять выстроил новый сценарий у себя в голове. Все свои подозрения он оформил в какую-то схему, от которой приходил в неописуемый восторг при каждом удобном случае. Отличный способ для развития воображения, но совершенно бесполезный для поиска убийц.

В четыре утра силы все-таки покинули меня: с покрасневшими от флуоресцентного света глазами и усиливавшейся с каждой секундой болью в спине я был не способен спорить с Али.