Стамбульский ребус

— Он никого не провел: ни меня, ни какого-либо другого нашего собрата по вере. Максут не просил нас делать то, за что он сам никогда бы не взялся. Он никогда не призывал нас к джихаду, в котором не собирался участвовать сам.

Мне вдруг стало интересно, как сложилась судьба Максута.

— А где он сейчас? — спросил я.

Горькая печаль появилась на лице Омера.

— Он погиб… Вскоре после меня покинул пещеру и присоединился к бойцам сопротивления в Кабуле. Привязав к себе двадцать килограммов взрывчатки, он вышел на один из столичных проспектов и подорвал себя, бросившись на проезжавшую военную колонну. Его разнесло на части. Но его вера была непоколебима.

— Да я смотрю, ты одобряешь его поступок, — вставил Али. — И сколько жизней вместе со своей он унес, бросившись на колонну?

На лицо Омера пала тень.

— Тридцать девять… В результате атаки погибло тридцать девять человек.

— Сколько из них были военными?

— Не знаю… — ответил он, пряча глаза. — Да, среди них были и гражданские… Признаю: это был ужасный поступок, но Максут верил, что действует правильно. Он пошел на смерть во имя веры и справедливости. Он обрел свой покой.

Голос Омера задрожал — воспоминания сильно взволновали его. Али тут же решил воспользоваться этим.

— Почему ты так в этом уверен? Ты там был?

Перед тем как ответить, Омер задумался. Нет, он не пытался припомнить — он в полном смысле заново переживал события тех дней. Думаю, все пережитое им вынести было непросто.

— Нет, меня там не было, — наконец ответил он. — Я к тому времени уже вернулся обратно. — Глядя прямо в глаза Али, он отчеканил каждое слово: — Когда Максут погиб, я был в тюрьме — здесь, в Турции.

Сейчас он был слишком взволнован, чтобы лгать.

— А зачем ты вернулся из Афганистана? — вмешался я. — Не нашел то, что искал?

— Не знаю, — сказал он, слегка наклонившись вперед. — Пока ехал обратно, думал, что был напуган, мне не хватило смелости. Я стыдился себя самого… — Он замолчал. Казалось, он позабыл о нас и в душе разбирался сам с собой.

— А потом что?

Он поднял голову, быстро заморгал.

— Потом… Потом я встретил Эфсун…

Я вспомнил ее голубые глаза — взгляд Эфсун проникал в самое сердце.

— Вы познакомились после Афганистана? То есть раньше не были знакомы?

— Я видел ее пару раз. Но после возвращения из Афганистана мы начали общаться теснее. Точнее говоря, уже когда я из тюрьмы вышел. В то время я был очень замкнутым. Даже на лекции не ходил. Все время проводил в нашей мясной лавке в Чаршамбе. Однажды Эфсун зашла купить мяса. Она возвращалась из университета и держала в руках какие-то книги. Тогда-то я и заметил у нее книгу Ибн Араби «Геммы мудрости». Не смог удержаться и спросил:

«Это труд, написанный по велению пророка?»

Она улыбнулась и кивнула.

«Да. Так говорит сам Ибн Араби: он написал книгу после того, как пророк пришел к нему в благом видении и сказал дать людям тайны, которые открылись ему самому. Если хотите, могу вам дать почитать».

Я взял книгу и пытался прочесть ее, но она оказалась слишком сложной. Мне нужно было толкование смысла. Я попросил Эфсун помочь мне, и она — дай бог ей здоровья — согласилась. Так мы стали видеться чаще. А потом случилось то, что и должно было произойти: мы полюбили друг друга и обручились.

— Ты сказал, что Эфсун спасла тебя… — напомнил я. — Спасла от чего?

Прежде чем ответить, он показал на бутылку с водой и попросил:

— Можно еще немного? — Я налил воды в стакан. Он выпил до дна и продолжил: — Я уже говорил, что вернулся из Афганистана, сгорая от стыда…

— Почему? — не удержался Али. — Что такого там произошло, что ты так опозорился?

— Все из-за американского майора…

Обычно я ругаю Али за его несдержанность, но на этот раз не удержался именно я. Перебив Омера, спросил:

— Ты имеешь в виду Теда Нильсона?

— Тед Нильсон… Да, я был там, когда его убили…

Вот так поворот: думали, что пусто, а оказалось густо. Мы переглянулись с Али, но оба не проронили ни слова. Замерев от любопытства, мы слушали рассказ Омера.

— Это случилось в горах… Американца схватили во время перестрелки. Крупный мужик, метр девяносто ростом. Говорили, что он жестокий убийца и виноват в смерти сотен наших собратьев-мусульман. Но я видел перед собой всего лишь военнопленного, сидевшего на камне: несмотря на огромные размеры, он выглядел жалким. В его серых глазах под светлыми ресницами читалась мольба о помощи. Пытаясь улыбаться, на смеси английского и языка пушту он умолял о пощаде всех, кто к нему приближался: говорил, что у него две дочери. Но смертный приговор был вынесен, решение не подлежало обсуждению. Однако в ближайшее время ожидалась еще одна атака американцев. И казнь майора хотели приурочить к этому моменту — в отместку за нападение. Максут подошел ко мне и, положив руку на мое плечо, сообщил новость:

«Поздравляю, брат. Тебе оказали честь: это сделаешь ты».