Станислав Лем – свидетель катастрофы

Тогда же Лем включился в деятельность Польского соглашения за независимость и издал в 1978 году два анонимных текста, где пророчил полный упадок страны на волне нарастающей «советизации», под которой он понимал лишение общества надежд на перемены и покорность циничной и лживой власти, опирающейся на аппарат репрессий и советские штыки. «Сто, а может, тысячу раз специалисты и неспециалисты писали о самоубийственном характере маниакального наращивания инвестиций в тяжелую промышленность, фронт строительства которой в итоге придется заморозить с миллиардными потерями. И вот сначала Гомулка, а теперь и Герек вынужден заморозить этот фронт, причем вся разница заключается лишь в том, что советники Герека придумали для этого название „экономический маневр“. Разумеется, это маневр, а не кризис, подобно тому как социалистические карточки на сахар – никакие не карточки, а „товарные билеты“ <…>». Лем предсказывал, что по мере сокращения импорта и разочарования народа снижением уровня жизни власть перейдет к выборочному снабжению и прежде всего обеспечит всем необходимым милицию, которая, таким образом, тоже станет привилегированным слоем наравне с партноменклатурой. Уровень репрессий против недовольных будет зависеть от политики «разрядки»: если она продолжится, то террор ограничится «бандитскими» мерами – «могут быть срежиссированы „несчастные случаи“ с неблагонадежными лицами; тайные нападения; клевета; проникновение в сообщества, которых власть опасается и которые будет пытаться расколоть; провокация и т. д.» Если же «разрядка» завершится, Лем допускал открытый террор, а «скрывающий его фиговый листок идеологической пропаганды станет чем-то совершенно неважным». Никаких реформ системы Лем не предусматривал, считая ее неисправимой. Однако он видел несколько факторов, способных если не остановить, то притормозить советизацию: католическая церковь, крестьяне-частники, тяжелая экономическая ситуация, коррумпированность власти, диссиденты[999]. Но в целом Лем смотрел на происходящее пессимистично. Подтверждением этого был и выбранный им псевдоним «Хохол». Так польские крестьяне называют соломенный сноп, которым прикрывают теплолюбивые растения. По поверьям, его нельзя обижать, иначе он станет жестоко подшучивать над обидчиком. Выспяньский в свое время «оживил» Хохол, превратив в одного из персонажей «Свадьбы»: в пьесе обиженный Хохол срывает восстание за независимость, открыв глаза его участникам на их пугливую натуру и тем самым погрузив в дрему. Посыл Лема был прост: кабы не пассивность народа, все было бы иначе.

Аналитика Лема пришлась по вкусу парижской «Культуре», где в марте 1978 года перепечатали одну из его статей. Авторство Лема осталось неизвестным, но его оппозиционных настроений, очевидно, уже невозможно было скрыть: в очередном отчете Службы безопасности обращалось внимание на негативное отношение к политике властей членов краковского отделения Пен-клуба, куда входил и Лем[1000]. Возможно, из-за этого Лем (недавний кандидат на Нобелевскую премию) не попал в составленный Отделом культуры ЦК 10 июля 1978 года список литераторов, которых следовало продвигать в издательствах и СМИ[1001].

Пока Лем рассуждал о будущем Польши, в «Нурте» вышла большая статья Якуба Лиханьского о человеке будущего в его творчестве. Отталкиваясь от статьи «Этика технологии и технология этики» во втором издании «Диалогов», Лиханьский объяснил, почему герои Лема почти всегда лишены индивидуальности (кроме Пиркса да персонажей «Солярис»): чтобы придать им характеры, надо представлять себе мораль будущего, а она не известна, ведь развитие науки приводит к изменению морали, и в каком направлении это произойдет, мы предсказать не можем (размышлениям над этим как раз и посвящены «Абсолютная пустота» и «Мнимая величина»), – остается описывать людей настоящего, ограничиваясь поверхностными чертами характера, чтобы не впасть в фальшь и халтуру. Единственная серьезная попытка изобразить нравственный облик людей будущего предпринята Лемом в «Возвращении со звезд» – и не сказать, чтобы удачная. При этом, что любопытно, мораль можно исследовать эмпирическим методом, на это способен даже компьютер, ибо мораль – это всегда общественно принятый и идеализированный тип поведения, то есть она вытекает из правил социума. Однако что касается морали будущего, тут мы бессильны, и единственное, что можно точно предсказать, – это неизбежная проблема сосуществования природного разума с искусственным интеллектом, который рано или поздно создадут. Вот почему Лем так занят вопросом взаимодействия человека и машины, причем преимущество далеко не всегда отдает последней (как, например, в «Ананке»). Люди способны мыслить иррационально – этим они сильнее машины (см. «Дознание»), но для этого необходимо иногда отказываться от штампов мышления – вот что Лем хотел показать в обоих детективах: «Расследовании» и «Насморке»[1002] (ту же мысль Лем проводил еще в «Топольном и Чвартеке», но об этом Лиханьский не вспомнил).