Станислав Лем – свидетель катастрофы

В июне 1979 года Иоанн Павел II совершил паломничество в Польшу. Революции не произошло, но взрыв эмоций был немалый. Народ приветствовал понтифика так, как встречали разве что вернувшегося к власти Гомулку в октябре 1956 года. Телевидение как могло при помощи своих технических возможностей сокращало миллионные толпы, внимавшие проповедям римского папы, но оно не могло скрыть ощущения всеобщей радости, охватившей поляков. Народ словно переменился: апатия уступила место восторгу, а безалаберность – самодисциплине. Казимира Брандыса особенно поразило, что за день до приезда Иоанна Павла II в Варшаву из центра столицы будто исчезли все пьяные и милиционеры – «в городе царило необыкновенное настроение». «Тыгодник повшехный» в преддверии визита понтифика пытался выторговать право на выпуск трех двойных номеров и даже получил согласие, но… на собственной бумаге. А поскольку бумага для прессы распределялась централизованно, такое позволение нельзя было рассматривать иначе как издевательство. Однако это не помешало директору Управления по делам вероисповеданий уведомить корреспондентов заграничных изданий, что власти отнюдь не ограничивают тиражи католических газет[1028]. Подобная циничная эквилибристика стала отличительным знаком герековской элиты, которая не могла себе позволить действовать с прямотой Гомулки в силу зависимости от иностранных кредитов и взятого в 1975 году обязательства соблюдать права человека.

Между тем налицо было нарастающее бурление в литературной среде. В Кракове заволновалась даже парторганизация местного отделения СПЛ. В конце января 1979 года на ее отчетном собрании дошло до бунта молодежи против Махеека и Хóлуя. Бессменному главному редактору «Жича литерацкого» заявили в лицо, что он довел газету до маразма[1029]. Власти с помощью Ивашкевича и партийных писателей пытались сорвать подготовку общего собрания СПЛ, запланированного на 30 ноября, а когда это не получилось, накануне собрания вдруг увеличили писательские пенсии, авторские и переводческие гонорары, а также предоставили членам СПЛ право на служебные поездки в вагонах первого класса. Эти меры, а также сплоченная позиция партийных писателей и грозная вступительная речь заместителя министра культуры позволили властям в значительной мере нарушить планы оппозиции: собрание не приняло заключительной резолюции, хотя в ходе прений не раз говорилось о репрессиях против диссидентов, а один из гданьских писателей поведал о троекратном обыске своей квартиры, проведенном без всякого ордера. Интересным фактом стал солидарный протест писателей против «полонизации» названий населенных пунктов на юго-востоке страны, откуда в 1947 году выселили украинцев[1030].

Правящий режим посчитал итоги собрания своей победой, но упустил важный момент: невзирая на преследования оппозиции, литераторы больше не боялись поднимать острых вопросов. Диссиденты тоже становились все смелее: к неподцензурной прессе и самиздату добавились подпольные профсоюзы! В начале ноября 1979 года состоялся суд над основателем одного из таких профсоюзов – Казимиром Свитонем, – обвиненным в нападении на милиционеров, хотя в действительности как раз милиционеры избили его. На процессе присутствовали несколько диссидентов, в том числе Щепаньский. Приговор был мягким, пусть и несправедливым – два месяца ареста. 11 ноября 1979 года, в традиционный, но отмененный после войны праздник Дня независимости, члены Движения в защиту прав человека и гражданина провели у могилы неизвестного солдата в Варшаве митинг, в ходе которого открыто говорили о несуверенности страны и искажении ее истории. И никто за это не понес наказания!

Возбуждение охватило и радикалов с противоположной стороны. 10 октября 1979 года около сорока деятелей культуры коммуно-патриотической ориентации, ведомых Филипским и Гонтажем, обратились к властям с письмом, требуя решительных мер против диссидентов и их попутчиков, а также предлагали ввести режим благоприятствования для «лояльных» произведений (будто раньше было иначе). Активизировался даже Махеек, начавший задавать властям неудобные вопросы как в интервью, так и в статьях[1031].

Лем, отдав дань диссидентству в прошлом году, теперь держался подальше от политики. В ноябре 1979 года он дал интервью органу Социалистического союза польских студентов «itd», где объявил, что решил прекратить писать статьи о текущих проблемах, ибо они все равно не помогают ничего исправить, в связи с чем провозгласил три своих закона (ранее уже сформулированных в письмах Канделю и Мрожеку): 1) никто ничего не читает; 2) если читает, то не понимает; 3) если понимает, то забывает прочитанное.