Станислав Лем – свидетель катастрофы

Однако первый вариант романа Лема почему-то не устроил. Отложив его в сторону, он написал рецензию на несуществующую книгу о геноциде евреев, в которой взялся доказать, что стремление к уничтожению народов никуда не делось после Второй мировой войны, а, наоборот, захватило умы буквально всех, и с этой точки зрения нет никакой разницы между гитлеризмом и левым терроризмом: поборники обеих идеологий присваивают себе право судить, кому жить и кому умереть. Это была явная провокация, да Лем и не скрывал этого, так и назвав свой опус[1036]. Затея удалась на славу: когда Лем опубликовал ее в «Одре», некоторые публицисты восприняли текст всерьез и начали полемизировать с автором несуществующей книги. Лему пришлось по телевидению разъяснить суть дела, а в той же «Одре» это сделал 56-летний преподаватель Института юридических наук Вроцлавского университета Франтишек Рышка (ведущий польский специалист по истории нацизма, имевший за плечами службу в АК и войсках госбезопасности). Он констатировал, что «Провокация» вышла на славу, коль скоро на нее кто-то повелся, и отметил, что сам писал о том же самом в научных трудах, в связи с чем напомнил о сформулированных им четырех составляющих гитлеровской системы: убежденность в наличии объективного и извечного врага, которого нужно уничтожать даже во вред себе (нацисты истребляли евреев, невзирая на нужду в рабочей силе и специалистах); архаичная мечта об аграрной утопии; бюрократические извращения, при которых чиновники выполняют любые распоряжения властей, формально соблюдая инструкции и закон; а также политический садизм, ввергающий общество в состояние страха и неуверенности (тут Рышка, подобно Лему в «Провокации», сослался на произведения де Сада). Все эти черты, согласно Рышке, способствовали тому, что население превратилось в покорное стадо: «В пылающем Берлине измученные и затерроризированные люди вежливо стояли в очереди за хлебом, который они получали по карточкам <…> Я сам это видел, и мне запомнилось это зрелище, наверное, сильнее всех прочих, не менее кошмарных. Что заставляло этих людей стоять в очередях, сжимая бумажки, которые выдала уже не существующая власть? Голод? Да, разумеется, но еще и дисциплина, которая подменяет доверие, в данном случае основанная на страхе. Эти люди дисциплинированно и как бы машинально выполняли разные действия среди руин и тел своих земляков, повешенных на столбах другими земляками за то, что те оказались не до конца дисциплинированными»[1037].

В феврале 1980 года состоялся очередной съезд партии, использованный Гереком для подтверждения прочности своей власти. С одной стороны, первого секретаря чествовали как вождя польского народа, с другой же – Герек счел необходимым впервые за десять лет сменить премьера (Ярошевича на Бабюха), что было сигналом каких-то волнений в верхах, вызванных, конечно, неблагополучным состоянием экономики. С трибуны съезда культурную политику партии восславил Вильгельм Шевчик, некогда хваливший Лема: «Деятели искусства в Народной Польше, пользуясь доверием и поддержкой рабочего класса, получили такие условия для творческой работы, какие тщетно старались получить от власти в предыдущие периоды. Благодаря этому мы построили мощное здание культуры и искусств»[1038]. А пока он это говорил, в Кракове 1700 студентов выступили за роспуск официальной студенческой организации и создание новой, аполитичной (то есть без руководства со стороны партии). Резкая реакция властей на это заявление вызвала 4 марта коллективное письмо краковских ученых и деятелей культуры, взявших под защиту подписантов (Лем, конечно, остался в стороне). Студенты же явочным порядком перешли к воплощению своей идеи и основали Академическое движение обновления – фактически свободный студенческий профсоюз[1039].

В разгар всего этого, 2 марта 1980 года, скончался многолетний председатель СПЛ Ярослав Ивашкевич. До следующего съезда писательской организации в 1981 году Министерство культуры планировало оставить исполняющим обязанности председателя Путрамента, но СПЛ вдруг встал на дыбы, так что пришлось сделать коллективное руководство в составе трех вице-председателей (одним из которых и был Путрамент)[1040].