Станислав Лем – свидетель катастрофы

В ноябре 1998 года Лем дал интервью своей верной «Политике», в котором опять прошелся по любимым темам: в который раз отметил, что его мало ценят на родине («К счастью, в Польше мне пишут только дети, потому что у нас я известен как автор книг для детей»); констатировал, что в США по-прежнему верховодит глупость («Американцы необучаемы. Как есть водоотталкивающая поверхность, так они отталкивают знания»); поиздевался над религией («Оптимистично то, что после смерти не будет ничего. Ужасная вещь – миллион лет взирать на лице Божие, зная, что следующие миллионы миллионов лет будет то же самое. Большей скуки я не могу себе представить»); самоопределился как человек мира («Используя классификацию советских времен, могу сказать, что я космополит») и заново перечислил, сколь многое ему удалось предсказать («Все, что я писал о будущем, виртуальной реальности, киберпространстве, клонировании, релятивизации человеческой личности, не воспринималось всерьез. Лешек Колаковский писал: „Лем смешивает утопию с информацией“. И вдруг оказывается, что подводная лодка, которой я был, начинает всплывать – и уже на поверхности»)[1328].

14 марта 1999 года в «Тыгоднике повшехном» появилась статья Лема «Признания оптиссимиста». На первый взгляд хаотичная, полная бессвязных рассуждений о текущих событиях, она содержала в себе четкую мораль: человечество близоруко и не способно строить далекоидущих планов, – будь то в политике, экономике или экологии. Тем не менее оно создало технологическую базу, которая с большой долей вероятности выдержит самые ужасные катаклизмы. Конкретно Лем в который раз обрушился на немецких левых (в том числе на правительство Герхарда Шрёдера) за их нежелание развивать атомную энергетику; показал отсутствие перспектив у России; очень жестко прошелся по польским политикам, включая Валенсу, упрекнув их среди прочего в том, что христианские ценности, которые с такой помпой провозглашала «Предвыборная акция Солидарность», оказались одной видимостью. Между делом досталось и римскому папе за его борьбу со всеми средствами контрацепции, способствующую, по мнению Лема, распространению болезней. И в конце писатель упомянул глобальное потепление, которое из-за недальновидных действий человека идет нарастающими темпами. Формулировки, как обычно у Лема, были хлесткие. Например: «<…> Если, как говорит немецкая оппозиция, германский поезд слегка сошел с путей, то российский никогда и не вставал на рельсы, лежит где-то на обочине кверху колесами <…> Ельцин одной ногой уже на том свете. Это какое-то странное проклятие, независимое от строя: после того как Сталина постиг апоплексический удар, а Хрущева убрали, у нас был Брежнев, который в конце так окостенел, что его нужно было двигать, как какой-нибудь шкаф, потом пришел еще худший старец Черненко, затем – Андропов, который хоть и был моложе, но с такими почками, что не помогал никакой диализ. Сегодня вроде бы строй уже иной, но принципиальный образец российского лидера остался без изменений: он должен быть старым и больным». Что касается поляков, то их Лем обвинил среди прочего в том, что они лишены государственного инстинкта и совершенно не думают о судьбе родины. При этом сослался на Гедройца, который действительно употреблял это выражение, но вообще оно уходило корнями в эндецкую политику рубежа XIX–XX веков, а в ПНР его заново прославил не кто иной, как Болеслав Пясецкий в статье под таким названием в 1956 году[1329]. Настораживающее совпадение!

Лем написал свою статью незадолго до начала натовских бомбежек Югославии из-за войны в Косове. Тема была горячая, но писатель почему-то о ней не вспомнил. Зато ее подробно осветил католический публицист Петр Войцеховский, когда в мае дал развернутый ответ Лему – тоже весьма жесткий. «Лема опять напечатали в „Тыгоднике повшехном“, то есть позволили поставить экран, украшенный банальностями». Войцеховский взялся доказать, что христиане остаются при своих ценностях, просто мир разваливается на две части – технологически продвинутую и атеистическую – и бедную и фанатичную. Публицист даже дал волю воображению и изобразил антиутопическую картину будущего. «Между атеистическим и прагматичным банкототалитаризмом и тоталитарным фундаментализмом бедных мы, христиане, будем культивировать не только остатки демократии, но и обычаи карнавала»[1330].