Станислав Ростоцкий. Счастье – это когда тебя понимают

К вечеру наставили мне дикое количество всяких банок, а первое исследование будут делать в четверг. В этот день надежды меня не покидали. Может быть, еще и выберусь. Ведь, как назло, ничего не болит. Народу почти нет. Где-то на втором этаже лежит Мосин. Все познается в сравнении. Насколько же ему хуже. И как бы он с радостью поменялся со мной.

* * *

6 августа, среда

Утро занято наполнением банок. А потом пришла «кровопивец». Взяли из вены массу крови. Я шутил: отставьте хоть немного мне. Объяснили, что будут со мной делать. Пришел бородатый анестезиолог. Выяснил мое отношение к наркозу. Все будет под общим наркозом. Сначала металлическую штуку введут в канал, пока не упрутся. Потом более тонким доберутся до почки и будут пущать туда жидкость. А одновременно будут снимать и тогда будто бы все увидят. Называется «ретроградная пиелография». Вечером принесли снотворное, а я отказался. Сказал, что и так сплю хорошо. Начали давать 5-нок. Вот ведь смешно, что нок – опять ассоциируется с Олимпиадой, которая все еще сидит в поврежденной памяти.

Приехала Нина. Ждал, ждал и все-таки просмотрел. Идет какая-то женщина, ко мне навстречу. Вся в очках. Поразительный она человек. Если бы я так умел переносить страдание, как она. Конечно, это сжигает человек изнутри, а у меня все наружу. Умом понимаю, но почему-то все требует немедленного выражения. Пришла нарядная, прическу специально сделала, чтобы мне было приятно и чтобы все было в порядке.

Да, сколько ненужного, глупого, ненастоящего перенес бы я в жизни, если бы не Нинка. Сколько было бы пошлости и бессмысленности. Умница она у меня и чудо. Говорили о Пастернаке. Боже, какое это все же преступление. И почему все молчали, никому он не хотел зла. Он такой был.

* * *

7 августа, четверг

Между прочим, вчера встретили здесь Софронова. Лежит в общей терапии.

С утра началась подготовка. Извиняюсь, но старинное орудие было применено, и я очистился от скверны. Потом был сделан один укол, потом второй, и жизнь предстала в прекрасном свете. Потом на коляске везли. Потом укладывали на стол, и я еще пытался шутить.

Вспомнилась реампутация. Не скажу, что мне было удобно. Но маску я уже не почувствовал. Наверное, что-то дали в вену.

Очнулся в палате. Было очень больно. Показалось, что теперь уже никогда не будешь совершать отправления нормально. Все было с кровью. Господи, как просто все когда-то было. Человек рождался, жил, работал, болел, умирал и мучился ограниченно и неограниченно.

А теперь. У тебя ничего не болит, а тебя мучают. Отчего? Почему? А кто знает свой час? И почему все так хотят его отдалить? И разве можно знать в результате, отдаляешь ты его или приближаешь?

Вот ведь когда мне дали наркоз, а я взял и не вернулся. Ну и что, ведь я-то этого никогда бы не узнал. Где-то здесь есть ошибка в материализме. Ведь сам уход для тебя лично уже ничего не значит. Только для тех, кто любит тебя. И если ты даже невероятный себялюбец, ты же можешь страдать только от представления об этом моменте – «факте», но это еще не страдание, ибо ты существуешь. А потом ты себялюбцем перестаешь быть, а значит, перестаешь и страдать.

И все равно, конечно, самое страшное – исчезать, чувствуя себя здоровым. Вот почему это странно. На войне – там хоть есть ради чего. Ради других. А тут.

Почему об этом думается.

Потому что вчера, когда утром совсем хорошо себя почувствовал, началось.

* * *

8 августа, пятница

Не буду переписывать, просто сделаю вкладочку. Потом приклею.

1) Непрямая ангиография почек в 10:00.

2) Консультация ЛОР-врача в 11:00.

3) Консультация хирурга в 11:30.

4) Консультация невропатолога в 12:00.

5) Консультация терапевта.

И это все в один день. Хороший подарочек Нине[125].

А до этого была еще и кардиограмма и какие-то испытания дыхания. В кабинете, в котором все сверкало и только этим не походило на камеру средневековых пыток, заставляли дышать и так и этак, и даже в стеклянной кабине очень наполненный узкий аквариум.

И все это, чтобы тебе было лучше. Боже, до чего доперло человечество в борьбе с природой и ее волей.

Стерпел все. Но только у хирурга возроптал. Ну хватит, говорю, совать мне…

– А у нас нет такого термина – «совать», – это она.

Я говорю, а по-русски это все-таки «совать». Точно так же обиделся хирург, когда я ему сказал:

– Когда будем резать?

– Мы не режем – мы оперируем.

– А по-русски – «резать».

А он мне вдруг:

– А вы знаете, как по-русски «триппер»?

А я так и не запомнил.

После этого он убеждал меня, что Петр I умер от триппера. К чему бы это?..

В 3 часа Лопаткин. Его выписали, но он приехал ко мне.

– Значит, так. Будем оперировать. Почка плохая. В пятницу. Пока я не уехал в отпуск. Кардиограмма у меня хорошая (это у него). Но еще одно исследование. Сделаете в понедельник.

– Не сможем, сегодня пятница.

– Нет, сможете. Иначе он будет ждать до октября. Когда я вернусь.

Вот ниточка надежды.

– Но я бы не хотел, чтобы он ждал до октября.

Почему они так торопятся, что у меня, и вправду рак, что ли?