Станислав Ростоцкий. Счастье – это когда тебя понимают

Цензоры утверждали, что это кино вовсе не про собаку. И никакие мои доводы о том, что в кадре будет самая что ни на есть настоящая собака, не помогали. Я, конечно, хитрил, но цензоры все толковали по-своему, обнаруживая всякого рода аллюзии. Думаю, смешно, живя в стране с определенным государственным устройством, надеяться на отсутствие цензуры. Никогда, ни при какой системе не будут аплодировать человеку, который говорит правду. У него всегда будут враги. А с другой стороны, при цензуре были замечательные картины, выдающиеся режиссеры, которые боролись с цензурой со страшной силой. Теперь полная свобода, делай, что хочешь. И что в результате? Новаторство той же литературы стало определяться количеством матерных слов, употребленных на каждой странице. Неужели искусство от этого выиграло? Нет, не выиграло. Ведь чтобы прозвучал фильм и вообще любое событие в жизни, нельзя бить кулаком в вату – удара не будет. А если вы бьете кулаком в стену, то либо стену пробьете, либо кулак расшибете, но результат будет.

* * *

Снять такую картину, как «Белый Бим Черное ухо», сейчас просто невозможно, ее и тогда было трудно снимать. Я могу привести такой факт: наша пленка требует очень много света, а это много аппаратуры, очень жарко, актеры это выдерживали, а собака – нет: она ложилась на пол, у нее вываливался язык, и она не могла работать. Я попросил выдать мне пленку «Кодак», и мне выдали 43 000 м. Когда я сейчас об этом говорю, никто не верит – это очень много. Нам выдавали пленку в расчете на 8 дублей, а если снимались животные, то еще больше, а сейчас снимают 1 дубль, в лучшем случае – 2. Мы готовили «Бима» 2 года.

О ЖЕСТОКОСТИ В КИНО

Диалог С. Ростоцкого с читателями «Литературной газеты» «Что же делать с Бимом?»[122]

Можно было бы, наверное, просто разделить письма на 2 группы, объединив в одной выступления, находящие в фильме определенную жестокость, во второй – мнение тех, кто согласен с авторами картины (вторых гораздо больше). Однако все гораздо сложнее и интереснее: в письмах не просто голоса «за» или «против». Вопрос «Как быть с Бимом?» привел к размышлениям о жизни и выводам, казалось бы, впрямую к фильму не относящимся. Это означает, что фильм из «просто зрелища» превратился для многих в явление, так или иначе соотнесенное с реальностью. Именно это побуждает читателей высказаться и – чаще всего – не просто излить душу, а что-то отстоять, защитить. Вот в чем, как оказалось, главное.

«В картине дается очень большая нагрузка на психику – и это в продолжение трех часов! Ждешь хотя бы в конце фильма аккорда положительных эмоций. Но не тут-то было! Финал заставляет откровенно рыдать не только детей, но и взрослых. Предлагаем последние кадры фильма диаметрально изменить. Пусть Бим живет и наслаждается миром!» (А. и В. Мороз, С. Исаева. Москва)

Так что делать с Бимом? Зрители признаются, что они сострадали, переживали историю Бима. В письмах нас упрекают в том, что мы посеяли в детях зерно неверия в добро и справедливость. Об этом – в письме, опубликованном в «ЛГ». Я вспоминаю обсуждение в кинотеатре Омска: на сцену поднялась женщина, она очень хвалила фильм, но закончила выступление неожиданной фразой: «Свою дочь на этот фильм я ни за что не поведу, потому что она испытает потрясение». Большинство в зале было явно против, считая, что таким образом была перечеркнута положительная оценка фильма. Я же внутренне улыбнулся – создателям фильма был выражен самый большой комплимент: если мы смогли фильмом потрясти, то достигли цели.

Потрясать человека – это и есть одна из задач искусства. Другое дело: какими средствами добиваться потрясения. Здесь можно пустить в ход приемы, искусству противопоказанные: показ насилия, крови, всяческое нагнетание ужасов. Но если нам это в вину не вменяется, то порицающее нас «потрясение» перерастает в похвалу. Конечно, в искусстве важны не только средства, но и мировоззренческая, идейная направленность фильма. Что после фильма человеку хочется сделать, как жить, куда его «поворачивает» фильм.