Станция мёртвых сердец (СИ)

Артур возвращался на Асторию третьего января. Оставалось ещё около половины рождественских каникул, но Ретт решил, что не имеет права портить ему уже запланированные праздники.

Дуглас и без того узнал на Земле слишком много, но, увлёкшись собственной ревностью, так и не смог осмыслить всё это. Теперь, когда он узнал, Артур казался ему другим человеком, а всё, что было между ними — маленьким и бессмысленным.

Ретт довольно быстро осознал, что этого — настоящего Артура любит ничуть не меньше, если не больше. В сущности, он всё-таки был тем же самым, только обрёл новую глубину. Оставалось только корить себя за то, как неловко и грубо он поступил с существом и без того израненным чужой жестокостью. Все факты биографии были известны Ретту и раньше, но тогда это были всего лишь строчки на экране. Пережитые и отражённые в глазах Артура, они выглядели совсем иначе.

Теперь предстояло восстанавливать то, что он едва не сломал.

Ретт не очень хорошо представлял, как подступиться к этому делу. Самым привычным и очевидным были подарки, — но Артур всегда лишь расстраивался ещё сильнее, когда Ретт пытался подарить ему что-то дорогое. Что ещё он мог бы сделать, Дуглас не знал. Не петь же серенады под окном…

Именно этот план действий он и обдумывал на протяжении всех праздников — ничего хорошего, впрочем, ему в голову так и не пришло. Все варианты в любом случае сводились к деньгам, и Ретт решил импровизировать.

Когда одиннадцатого числа пришло время выходить на работу, он начал с главного. Привычно поднявшись на президентский этаж, Ретт подошёл к столу Артура. Тот делал вид, что роется в каких-то бумагах, хотя лицо его выглядело осунувшимся и рассредоточенным.

— Мистер Эссекс, посмотрите на меня, — попросил Ретт мягко, но мгновенно вскинувшийся взгляд Артура всё равно наполнила боль. Ретт невольно потянулся к его ладони, лежащей на стопке бумаг. Когда он сжал тонкие пальцы, всё тело Артура сотрясла волна дрожи, заметная только им двоим.

Ретт осторожно вложил в пальцы Артура газету, которую держал в другой руке и так же тихо сказал:

— С Новым годом. Зайдите ко мне, когда освободитесь.

Ретт заставил себя отвернуться от наполнившихся растерянностью глаз и, не оглядываясь, прошёл в кабинет.

Артур сидел какое-то время, глядя перед собой.

Ретт отошёл? Было очень похоже на то. Но боль никуда не делась. Осознание того, что всё может прекратиться в любой момент, если только Дуглас этого захочет, грызло его изнутри.

Рождественские каникулы не превратились в ад только благодаря Люси. Артур всю неделю не переставал удивляться, как такой маленький и беспомощный человечек может подарить такую прорву тепла. Артур взял напрокат аэромобиль и впервые за полгода сам оказался за рулём. Это оказалось неожиданно приятно — в полной мере контролировать то, куда ты направляешься, а не зависеть от водителя, получающего приказы даже не от тебя самого.

Они в самом деле съездили к реке, где часто играли в детстве, два дня провели в Лондоне и три в Париже, и, как показалось Артуру, Люси это поездка помогла так же, как и ему самому. Она заметно ожила, обнаружив, что мир за стенами больницы всё ещё существует, и в голове Артура поселилась дурацкая идея забрать её оттуда совсем. Он тут же отогнал эту мысль — снимать квартиру было бы конечно дешевле, чем оплачивать клинику, но сам он не смог бы следить за Люси, а где найти надёжную сиделку — не имел представления. Поселить сестру у себя тоже не представлялось возможным — не хватало ещё, чтобы их с Дугласом отношения протекали у неё на глазах.

Почему-то подсознательно Артур был уверен, что отношения, так или иначе, ещё будут — поверить в то, что Ретт отступился просто так, он не мог.

И именно эта уверенность заставила его увидеть происходящее в новом свете. Он боялся. До чёртиков боялся, что Ретт не примет его таким, какой он есть. Но бояться было бессмысленно: сам Ретт сказал — если человек не принимает тебя, нет смысла думать о нём.

Эта мысль стала его путеводной звездой на всё время отпуска на Земле, и, вернувшись, Артур чётко осознал, что стыдиться ему нечего. Как бы больно это ни было, если Ретт сейчас не захочет вернуться к нему, значит, в самом деле ничего кроме сделки их не связывало.

Боль никуда не делась, но оказалось, что разум вполне может её контролировать, и возвращался на рабочее место Артур почти спокойным. Спокойствие продлилось ровно до того мига, когда Ретт подошёл к его столу и заговорил. Мягкий голос в упор не вязался с сухостью обращения, и этот контраст всколыхнул в груди новую волну боли. Артур не мог понять, чего хочет Ретт, что происходит между ними, и что будет дальше.

Ему понадобилось несколько минут, чтобы успокоиться и заметить наконец оказавшуюся у него в пальцах свёрнутую в трубочку газету.

Артур развернул её и понял, что не может дышать — как тогда, когда произошёл несчастный случай с Кёнигом. Только в тот раз его напугал сам факт смерти человека, ещё недавно стоявшего рядом с ним. Теперь два и два складывались воедино.