Стану рыжей и мертвой, как ты

«Привет, мой дорогой! Ну вот я тебя и нашла. К сожалению, не застала. Но дождись меня, я скоро приду. Твоя Лина».

Мы стояли и смотрели друг на друга какое-то время молча. Возможно, Лева думал о том, как бы меня задержать, что бы такое придумать, я же, растеряв еще в Марксе, у Дождева, весь свой талант мошенницы и лгуньи, определенно не знала, что мне делать. И когда я решила уже развернуться и просто уйти, вдруг услышала:

— Вашего «дорогого» случайно зовут не Лев? — И здесь Гурвич так мило улыбнулся, и такие чудесные ямочки появились на его щеках, что меня отпустило.

— Не помню, может, и так… — улыбнулась я ему в ответ.

— Но уж вас-то точно зовут Лина…

— Да, меня зовут Лина, — на мгновенье задумавшись, солгала я, готовая продолжать это делать ровно столько, сколько понадобится для безопасности Ульрики.

— Может, вас проводить туда, где живет ваш приятель? Ну а если передумали, то можете зайти ко мне… — Он был сама неуверенность.

Не знай я ничего о Леве, ни за что не зашла бы. Мало ли каких извращенцев повсюду. Но мне просто необходимо было туда попасть, в его квартиру и, хотя бы на время, в его жизнь.

— А вы не маньяк? — Я разглядывала ямочки на его щеках.

— Думаю, нет, но полагаю, что в каждом человеке есть что-то от маньяка, от мании… Мания величия, мания преследования… Ох, кажется я напугал вас! Я не маньяк, не убийца, я — художник!

И тут я, совершенно выпав из намеченного ранее собственного сценария, достала телефон, где хранила снимки его акварелей, и показала один:

— Это ваша работа?

Лицо Левы стало вмиг серьезным, он распахнул дверь и скомандовал:

— Заходите!

Я вошла, и сразу в мои легкие проникли крепкие запахи скипидара, растворителя, сухого дерева. Все стены были увешаны масляными работами Левы. Конечно, акварель — это лишь одна сторона его творчества, на Крымском же Валу предпочтение отдают маслу. Меня окружали натюрморты и пейзажи, яркие, сочные, полные света и жизни.

— Спасибо, что не прогнали, — сказала я, ласково взглянув на Гурвича.

— Пожалуйста, вот сюда… Конечно, у меня здесь не убрано, мама в отъезде, вернее, она вообще уехала, бросила меня, — он дурашливо улыбнулся. — Словом, это даже не то, что беспорядок, это вот так я живу. Только в маминой комнате порядок и, может, еще пахнет духами, ну, или в кухне, когда она еще не уехала, вся посуда была чистая… А сейчас… Представляете, мне лень даже поставить тарелку в посудомоечную машину! Садитесь!

Он предложил мне сесть на диванчик в большой комнате, вдоль которого тянулся журнальный стол, покрытый белой бумагой в кофейных пятнах и крошках. Сам Лева взял стул и сел напротив меня.

— Это я купила ваши акварели, Лева…

— Да я уж понял… Кофе?

— Нет, что вы, уже вечер. Я вечером не пью кофе.

— Тогда вино?

— Можно.

Он принес вина, разлил по фужерам.

— Вот только не поверю, что такая девушка, как вы, нашла меня исключительно из-за моих акварелей. Признайтесь, это же мой отец вас ко мне прислал, да? Типа организовал знакомство?

Вот это поворот! Вот это да! Ну просто подарок судьбы какой-то!

— …Сказал вам, чтобы вы оделись как бунинская барышня, закутались в шелка и придумали что-нибудь эдакое, чтобы зацепить меня, да? Должно быть, вы дочка какого-нибудь папиного друга…

Я сделала большой глоток вина. «Лева, у меня подругу убили, и вот, чтобы отомстить за ее смерть, я должна раздобыть деньги, и в этом мне может помочь твой отец…»

Вот интересно, как бы он отреагировал, если бы я произнесла это вслух?

На его фразу о бунинской барышне я не ответила. Просто похлопала ладонью по дивану, приглашая Леву сесть рядом. Как профессиональная соблазнительница.

— Понятное дело, что я здесь не случайно… — призналась я, и он, сев совсем близко, осторожно посмотрел мне в глаза. Думаю, одна из догадок начала возбуждать его — а что, если отец в качестве подарка прислал к нему проститутку?

Я усмехнулась. Сначала переспала со следователем, теперь вот собираюсь сделать это с этим большим мальчиком, которого намереваюсь использовать. Сколько еще граней мне предстоит перешагнуть, пока я не дойду до своей цели? И когда, в какой момент моя душа начала грубеть, покрываться панцирем, а сердце превращаться в камень? Должно быть, тогда, когда я увидела почти отделившуюся от шеи голову Лины, ее лицо, залитое кровью, прикрытые глаза… Что нас не убивает, то делает сильнее. Так, кажется, говорят?

— Что вам нужно? Хотя нет, не так… Что с вами случилось? Вы бы видели себя, на вас же лица нет!

Он даже отодвинулся от меня, чтобы ему было хорошо видно мое лицо. Мы сидели с ним в уютной, освещенной настенным фонариком комнате, на столе переливалось всеми оттенками бордового вино в тонких фужерах.