Старик путешествует

«Давай сходим в настоящий еврейский ресторан». Я ли предложил сходить в «настоящий», Фифи ли предложила — в данном случае не имеет значения. Важно, что мы внедрились в ресто «Marianne» и сели на улице. Я спросил Kir Royal, а поскольку у них не было, то попросил два фужера с шампанским. Не имело смысла называть сорт шампанского — ясно, что в таком месте, где столики на тротуаре, дорогого не предложат.

Как только принесли шампанское (совсем не девушка, у которой мы его заказали, но ломкий, как макаронина, юноша), я расслабился. Всё мне было хорошо: и соседняя еврейка, разрезающая свой бутерброд ножом, и клошар через узкую улочку — с пяти-, может, метрового расстояния от него несло мочой. Но Фифи побледнела и стала истеричной. «Идём отсюда, здесь так грязно и этот ужасный нищий!..»

Обычно позитивная, весёлая и технократически-современная Фифи сделалась страшно нервной.

— Идём! Идём! — почти кричала она.

Делать было нечего: я пошёл вглубь «Марианны», ища кого-нибудь, чтобы рассчитаться за шампанское. Евреи внутри не торопились ровным счётом никуда, никто не хотел брать моих денег, поскольку они не могли выяснить, кто принёс мне шампанское, и — «Вы же собрались обедать, мсье!».

Когда я вышел, то обнаружил, что Фифи в ужасе.

Тогда-то я и сказал ей: «Да, ты не еврейка, Фифи. Ты буржуа».

Франция / Национальный праздник

День выдался хмурый, и холодный, и дождливый. Из своего чистенького тесного отельчика у площади Республики поехали на метро, имея в намерении выйти на остановке «Конкорд». То же намерение имели ещё тысячи и французов, и туристов.

Все мы хотели увидеть армейский парад. В прежние времена, когда я прожил в Париже 14 лет, мне и в голову не приходило идти смотреть парад. Так же как не был я в Лувре, не был на Эйфелевой башне, так не был я ни разу стоящим в толпе на Champs-Elysees и наблюдающим дефиле войск.

Но Фифи же завзятая туристка, и хоть я больной писатель, но пришлось мне ехать с ней смотреть парад войск, а то она поехала бы одна, и с ней обязательно бы что-нибудь случилось.

Станцию «Конкорд» поезд проскочил и высадил всех на станции «Мадлен». Выйдя на поверхность, мы обнаружили везде весёлых жандармов, повсюду пункты досмотра и полицейские заграждения.

Вначале была проблема перебраться на тот берег Сены, где находятся Champs-Elysees. В одном месте, самом ближнем, удобном для пересечения, молодцы в пилотках пускали только по пропускам. Если бы я приехал в Paris не инкогнито, но раструбив на всю столицу, что я приехал, нам бы достали пропуска на парад, но я же хотел частным образом, без огласки, я и Фифи, вот и мучился, шагая в неудобных, но красивых туфлях с пряжками.

Больной писатель, хуля с меня взять (хуля с тебя взять, говорил мой самый близкий друг Чума — Вовка Чумаков — в далёком моём подростковом возрасте. Ещё Чума говорил: «На дядю фраера собака лаяла»), Фифи — крепкая кобыла, идёт моторизованным тигром на полигоне, упрямая и мускулистая, а я за ней не поспеваю. Поскольку я вижусь с ней в Москве, когда она приходит в мою квартиру, то я о её солдатском аллюре не подозревал.

Бля, мы прошли многие километры по причине паранойи их французских властей. Поток, в котором мы шли, простецких «франсэ» и таких же «этранжер», впрочем, не иссякал.

Фифи идёт в больших, на платформе таких белых пухлых кроссовках, как в валенках, я в старомодных итальянских ручной работы туфлях с пряжками, их мне один богатей как-то давно подарил. Мои сухие туфли постукивают, её несухие валенки не постукивают.

Упорная, нагнетающая работа — идти. Как конь на забегах себя чувствую. А она ничего. Только её узенькую спину и вижу. И гордую шею с еврейской халой.

Народ, как и я, жмёт, хотя и страдает. Трудно понять, нахера нужно так далеко обходить.

И через этот мост не пускают, и через ещё один. Остался позади и весь позолоченный, как православный алтарь, мост Александра III. Когда-то, дурачась с Наташкой в этом же Париже, мы придумали взимать с прохожих деньги за проход по «русскому мосту». Но это было 25 лет тому назад… Я тогда был молод как зверь, мне едва было пятьдесят.

Наконец в один из мостов (где-то второй, что ли, после моста Александра III) мы радостно устремляемся вслед за толпой.

Левую ногу, во всяком случае, мизинец на левой ноге я в своих бальных итальянских ручной работы стёр.

Дождь то идёт мелкий, то стоп, не идёт. Стаей голодных волков, точнее стаями голодных волков мы втекаем в перегороженный жандармами переулок, жандармские автомобили, сами жандармы. На бошках у них пилотки (кое-кто, впрочем, и в чёрных касках).

«Довольно глупо было менять кепи на пилотки и на фуражки, потерялась особая «французистость»», — говорю я Фифи. Или, может быть, я только думаю в направлении Фифи.

Но мы же в забеге, она не слышит.

Я некоторое время думаю, что «ажаны» моего времени выглядели симпатичнее и ничуть не свирепее, хотя в восьмидесятые годы в жандармах и полиции ещё служили те, кто участвовал в войне в Алжире.