Старик путешествует

— Признаюсь тебе, что в те времена я понятия не имел, что это за заведение, этот Hotel Dieu. По-французски я говорил отлично, даже писал, но к госпиталям, здоровый и крепкий мужик, не имел никакого отношения. Я скорее догадался, чем понял, что это госпиталь. «А где вы находитесь?» — спросил я.

— Что? Вы не знаете, где находится Hotel Dieu?! Да у Нотр-Дам же.

Я надел бушлат, и пошёл по зимним знакомым улицам, и с большим трудом отыскал Наташу. Из палаты её увезли на койке с колёсиками на обследования и анализы.

«Она внизу, в катакомбах», — сказал мне регистратор, молодой мсье с клочками волос, торчащими во все стороны, — таков был его скальп.

В этот момент вдали, там, где самодельные дощатые двери ограничивали галерею, вышел человек, и замахал на нас руками, и крикнул, что сюда нельзя.

— Что он говорит? — поинтересовалась Фифи. — Что дальше нельзя?

— Ну да, вход только для сотрудников.

— Эх, чёрт, я так хотела в катакомбы. Может, попросимся?

— Он и дверь закрыл на ключ, я слышал щёлк замка.

— А какой месяц года был?

— Не помню, где-то у меня написано. Зима была. Холодно было. Я, помню, воротник бушлата поднял.

Выйдя из Hotel Dieu, попадаем из Средневековья и от Наташи — в Париж, поток туристов. Июль. Жарко.

— Ну так ты её нашёл внизу в катакомбах, и что, как всё это выглядело?

— Строение ещё каменного, можно сказать, века. В хаотическом беспорядке толпились кровати на колёсиках. Я вынужден был заглядывать в лица, так как многие были деформированы болезнью или же подушками, в которых лежали, укутанные. Там было не тепло.

Волосы её слиплись в кровавый колтун. Она была в полусознании, я так понимаю. На лице были ещё не заклеенные раны. Через одну, самую глубокую рану в виске было видно пульсирующую синюю вену.

— Ужас! — сказала Фифи. — Ужас! Ну и что? Она была рада тебе?

— Очень. Она прошептала: «Я думала, ты не придёшь.»

Я ответил: «Ну как я мог не прийти, когда такое».

«Ты не будешь меня ругать?»

Мне эта фраза показалась дикой. Как маленькая девочка.

«Слушай, — сказал я, — ты лучше выздоравливай».

«Если выживу», — грустно прошептала она.

«Врачи в регистратуре сказали, будешь жить».

«Что они знают», — заплакала она.

«Ну всё же профессионалы.»

— Давай сменим тему, — предложил я Фифи, когда мы выбрались к Rue Saint-Jack[4].

— Ты мне обещал показать Париж Лимонова, вот и давай.

И она рванула вперёд, как моторизованный тигр, время от времени прицеливаясь мобильным телефоном в понравившиеся ей объекты.

Я шёл за ней и думал, что, в сущности, Фифи — продолжение Наташки и что всю жизнь по сути дела, я имею связь с одной и той же женщиной, принимающей только разные обличья.

Франция / Госпиталь Бога

А потом мы гуляли с ней, израненной и обильно забинтованной (рука и палец отдельно в дощечке), по каменным коридорам Госпиталя Бога, и она была тихая, высокая и виноватая. Она лежала в Госпитале Бога, её лечили после нападения. О чём мы говорили тогда, я через 30 лет, конечно же, припомнить не могу, но разговор наш был проникновенным, нескучным и возвышенным.

Она многое умом своим понимала, эта бестия, только страстей своих смирить не могла. Тогда я думал, что смирила.

Но в России через три года, в 1995-м, страсти взметнулись языками пламени вверх опять.

Франция / Барышня и хулиган

Рассказать вам смешную историю о том, как Фифи евреев испугалась? Тогда-то я и понял суть нашей пары: барышня и хулиган. Дело было так.

Мы решили пойти в музей Пикассо. Я сам там никогда не был, хотя и жил многие годы в окрестности, рядом, на другой стороне Rue de Turenne.

Музей Пикассо оказался современной хуйнёй, извините за выражение. Нео, поролоны, видео, графика, а самих картин Пикассо — кот наплакал. То есть типичное обдиралово граждан туристов. Фифи ходила по залам и всё важно фотографировала.

Первый этаж я ещё выдержал. А вот когда она пошла с видимым удовольствием на второй, я ей сказал: «Ты шагай, а я тут в вестибюле посижу», — и уселся на уютную скамеечку рядом с солидной какой-то мадам. Мадам рассеянно скользнула по мне взглядом и успокоилась. Солидный седовласый мужчина в очках и в пиджаке, может быть, даже профессор, её успокоил. А то ходят тут всякие, и мадам перевела взгляд на разбитную Фифи, решив, что это, возможно, дочь профессора.

Сидеть бы мне там и сидеть, если бы не alarm. Тревожный звонок раздался во всём музее, и, обрадовавшись, что они стали необходимы, нас начали выводить охранники.

Пришлось и Фифи покинуть помещение. Мы прошли мимо знакомого мне сквера с механическим соловьём, я рассказал Фифи, как я несколько раз принимал соловья за настоящего, и мы пересекли Rue Franc Bourgeois[5], вошли на территорию еврейского гетто.