Старик путешествует

Нас пропускают, даже не оглаживая миноискателями. Седовласый мэн в пиджаке и в home-made туфлях с пряжками и барышня с еврейской халой на голове ну уж точно не террористы.

Я думаю, что насчёт меня они ошибаются, а вот Фифи так точно турист, и её оружие — телефон.

Дождь опять хлюпает, когда мы выходим наконец на авеню Champs-Elysees собственно. Сверху темно, пространство располосовано очередями. Обслуживают всех флики в гражданском; в форме — те, которые остались позади.

Спрашиваю у одного: «Всех пускаете или как? Иностранцев тоже?» — «Иностранцев тоже, — охотно соглашается флик. — Отстоишь в очереди, и пропустим». Мы идём в конец очереди. Только сейчас я понимаю куда мы стоим. Очередь ведёт ко входу в пространство вдоль самой авеню, где уже стоят слоёв пять или шесть пришедших на праздник. Минут через двадцать проникаем в пространство. В этот раз мне таки огладили спину и грудь утюгом металлоискателя. Фифи оглаживала какая-то смуглянка, по виду алжирка.

Вошли. Чуть уплотнили ряды перед нами, и вот мы уже в четвёртом, что ли, слое этого людского бутерброда. С наших мест видим брусчатку авеню, и там на ней, на кровно французских Елисейских полях топчутся смешные по российским понятиям военные. Впереди китаец и китаянка средних лет только и прицеливаются и нажимают свои айпэды.

— Шпионы. Китайские шпионы! — обращаюсь я к Фифи, и я уверен, что китаёзы — шпионы.

Фифи успокоилась, достигнув цели. Слава богу, мы никуда не идём, думаю я. Мы стоим.

Через минут сорок только над нами полетели авионы. Пропеллерные, старые, потому что от новых, реактивных нам был слышен бы только звук. Эскадрильями: большой авион в глубине, два либо четыре — сопровождающие.

«Genial! Genial!» — повторяет, видимо, провинциальная тётка рядом со мной. И крутится, коля всех окружающих (в том числе и меня) всем, что на ней имеется: рюкзаком, французским флагом и ещё какими-то острыми предметами.

«Хули тут гениального», — говорю я Фифи; старые авионы, старые калоши.

Дабы сделать это длительное стояние на одном месте (разве что переступали с ноги на ногу) для вас короче, скажу, что там на булыжной мостовой в это время совершенно причудливо строились и перестраивались военные. В значительной степени опереточные, я вам скажу.

Стали появляться жёлтые шары, направленные на собственно Елисейские поля. То есть выпущенные над нами. Появление шаров сопровождалось звуками хлопков от их почти мгновенного разрыва. Я догадался, что это жандармы, очевидно, имеют заточенные гвозди или приспособления для протыкания воздушных

шаров. «Жилеты! Жилеты!» — раздалось в толпе. Непонятно — с осуждением ли либо с поощрением.

Я увидел, как вполне себе солидный седой господин опустил руку с жёлтым шаром за полицейский барьер. К нему и его спутнице тотчас протиснулись вполне себе мускулистые активисты в гражданском и, скрутив их довольно грубо, увели. Женщина сопротивлялась, но активисты (думаю, всего лишь флики в гражданском) неумолимо увели их. У мужика даже была седая бородка.

Потом проехал Макрон в открытом автомобиле, стоя, с начальником штаба французской полиции. Его освистали.

Невидимые в толпе жилеты без жёлтых жилетов было запели «Nous est lа!» («Мы здесь!»), но звук невидимо подавили.

Прохождение их старомодных войск длилось мучительно долго, морпехи в белых гетрах были живописны, их старые танки были великолепны, их драгуны тряслись в сёдлах, как на исторических спектаклях, конские хвосты на начищенных шлемах сотрясались.

Миллионная толпа ахала, охала, но Макрона современные французы всё-таки освистали. Разобрались, нашли в себе силы.

Хоть это и было долго, статная кобылка Фифи успокоилась почему-то, хотя и с меньшим энтузиазмом снимала самолёты над нами и войска. Я смотрел и думал, что хорошо бы водки, рот будет болеть, но водки бы. Постепенно теплело. Вообще-то, прилетая в Paris в июле, ждёшь адской жары. А тут такой холодный день. Водки бы.

Вместе со всеми мы повалили в перпендикулярную от Champs-Elysees улицу, присели в сквере с яркими цветами, сфотографировались по отдельности, как шпионы, отдохнули на каменных плитах, сидя на французских флагах из клеёнки (нам их вручили, ещё когда шли туда). Затем мы вышли на мост, чёрт знает какой, перешли Сену и двинулись куда и все, так дошли до Palais BourЬоn'ов, где у них заседает Национальная ассамблея, и тут я вспомнил, где нахожусь, и мы углубились в бульвар Сент-Жермен.

В кафе, первом же попавшемся или во втором, мы выпили, Фифи — белого вина, а я — пива. Выпив пива, я вспомнил про водку и заказал у молодой официантки. Через довольно продолжительное время ко мне пробралась (там было очень много народа) пожилая дама, чтобы сообщить, что водки у них нет.

Как нет? В кафе на бульваре Сен-Жермен — и нет водки? В парижском кафе водки нет?

Я решил, что я им не понравился, несмотря на мой французский язык. Возможно, они решили, что, выпив водки, я устрою дебош? Кто знает, что они решили, но вот в водке мне отказали. Фифи в этот момент была в туалете, и я ей не сказал о произошедшей дискриминации.