Старик путешествует

А печная жара всё равно долго не держится. Полтора часа, потом жара исчезает, а ночи в Монголии ой какие ледяные. Ночью пришёл Хаски и молчаливо и беззвучно стал пытаться разжечь печку. Бумаги не было, газет не было, ничего не получалось. Встал Сашка, второй оператор, стал ему помогать. Видя, что ничего у них не получается, встал и я. Кто-то из нас всё же разжёг печку. Она загудела. Мы улеглись. Когда я встал, чтобы выйти отлить, юрта была опять ледяной, но все спали. Лёг и я.

Утром мы не обнаружили ни одного жука. Куда они ушли? Неизвестно.

Снаружи был рассвет, адски холодно. Мы взяли два стула, камеры и пошли к несущему свои бурные воды Орхону записывать интервью. Постепенно светало. За моей спиной и ржала, и волновалась, и злилась древняя река. Вот не помню, был ли на нашей юрте войлок. Скорее всего был.

Хаски и Пегов придумали брать у меня интервью, мы сидим с Хаски на стульях в воде, за нами стоит табун лошадей тоже в воде (голова к голове, будто совещаются), так они обычно стоят. Но вода оказалась дико холодной, а стульев негде было достать, следовало ехать за десятки километров. Так что эта придумка сама по себе отсеялась. Вода ледяная, да и наутро тех лошадей в том водоёме уже не было.

Монголия / Вблизи Каракорума / У реки Орхон / 2019 год

Река клокотала за моей спиной и за моим стулом, река Орхон, в которой купались некогда юные принцы-чингизиды. Звёзды слабо мерцали на чёрном ещё небе. Сбоку от меня скрипел старый корабль. Я уже не помню были ли оба оператора: Мел и Влад или один из них, а второй был рыжий Пегов.

— Какая злостная река этот Орхон (я).

— А вы думали… (Пегов)

— Начнём? (я)

— Давайте (Хаски).

Мне стыдно перед небесами. И чего это она так клокочет.

— И откуда здесь корабль? Монголы ведь на мореходы. (я)

— Немых созвездий тайны боевые. (я)

Как в старой пьесе Шекспира. Плюс корабль и река клокочет.

— Может быть, на нём подвозили муку и другие продукты (Пегов).

— Мясо, что ли?.. (я)

Два стула они взяли из столовой.

— И что, столовая открыта в столь ранний час? (я)

— Мы же с вечера договорились… (Пегов) У них там жарко, из теста что-то пекут с мясом. Кумысу купили? Кумыс будет. Придёт только человек. Продающий кумыс. (Пегов)

— Начали? (Хаски)

— Начали. (я)

— Эдуард Вениаминович, не кажется ли вам это место священным? (Хаски)

Монголия — III / Интервью в пустыне

Светлеет. Мы мчимся в автомобиле по дороге на Улаан-Баатар. Лошадей в прудах ещё нет. На барханах никого нет, ушли вчера и ещё не пришли лошади и верблюды.

Взбираемся на бархан и идём как заносимая ветром экспедиция. Садимся на холодный песок.

Хаски из-под капюшона:

— Эдуард Вениаминович, как вы себя чувствуете в 77 лет?

— Вы знаете, Дима, когда мне было 37, в Лондоне меня привели к 93-летней Саломее Андрониковой. Я задал ей тот же вопрос, что и вы сейчас мне. Она сказала: «Внутри я та же, что была в тридцать. Но я уже не могу делать тех гадких штучек, которые я выделывала. На мне как бы надет тяжёлый скафандр.» Вот и я себя так же чувствую.

Снимающий нас Сашко Мел и рыжий Пегов улыбаются. Чему тут улыбаться? Может, солнцу, которое тщится выпростаться из облаков.

Оглядываюсь. Над нами сзади навис чудовищной величины бархан — песочный наплыв. Под сенью такого бархана вряд ли кто давал интервью в наше время.

Странно, но здесь, в его капюшоне — нос торчит наружу, — Хаски выглядит гостем из будущего: все будут ходить в таком виде после ядерного лета или ядерной зимы. Всё огрубляется и опрощается. Раньше были лирические песни, сейчас вот рэперы — как зубная боль человечества.

* * *

И солнце ушло.

Второе know-how Хаски: интервью на бархане и под сенью другого, большого бархана состоялось. Рано утром барханы были философски устрашающи. Хаски был в зловещем капюшоне, как молодая смерть, операторы были по-утреннему сумасшедшие, всё состоялось.

Монгольские моды / Столовка

Монголы похожи на ковбоев. Наглые загорелые лица кочевников под нахлобученными лёгкими шляпами. Все шляпы светлые и с лентой. Или монголы похожи на гаучо. На ногах у них особые сапоги. Кожа на сапогах грубая и собрана в гармошку на подъёме ноги, на щиколотке. Штаны у монголов чёрные либо тёмносиние, особого покроя, но я не преуспел рассмотреть какого. Рубашки обычно белые, носят их, как у нас говорят (точнее, говорили), «навыпуск», и ремешком в талии подпоясаны.

Когда мы зашли в рабочую столовку в городе Дархан, все монголы стали смотреть на нас прямо, пристально и ничуть не смущаясь. Я так почувствовал себя обезьяной в зоопарке. Подошёл официант, а может, он и хозяин столовки. Необъятного размера мужик в чёрных свободных шортах и в довольно грязной футболке.

Ни по-русски, ни по-английски не понимал, взял у нас заказ. Сперва налил всем из китайского термоса серый напиток — молоко с чаем — и потом принёс еду.

Еда оказалась потрясающе вкусной. Вот куда надо ходить, дорогие бродяги мировых дорог. В моём супе были мельчайшие рёбрышки нежного барашка, таких не едал ни до ни после.