Старлинг Хаус

— Слушай, у меня был очень длинный день, так что просто заткнись и поклянись мизинцем, что не откажешься от своей мечты ради меня, хорошо? — Я показываю мизинец. Джаспер смотрит на него с беспомощной полуулыбкой на лице и вопросом в глазах: Правда? Я киваю. Улыбка расплывается, широкая и молодая. Он выглядит опьяненным собственным пьянящим будущим; он выглядит счастливым.

Он пожимает мой мизинец своим.

Я отпускаю его, пока не разрыдалась, и хватаю бумажник Артура из подстаканника. В нем действительно удручающая сумма денег, купюры такие хрустящие и зеленые, что их, должно быть, сняли прямо в банке. Я расстегиваю молнию на рюкзаке Джаспера и засовываю деньги в верхний карман. Купи себе билет на Грейхаунд до Луисвилла. Тебе придется жить в гостинице до открытия кампуса, но я принесу тебе еще денег, если у тебя закончатся…

— Подожди. Ты имеешь в виду сейчас? Прямо сейчас?

— Становится хуже. — Мой голос совершенно лишен аффекта, как будто я читаю из газеты. — Что бы ни находилось под Старлинг Хаусом, оно становится все злее и сильнее. И Элизабет Бейн, вероятно, не хватает всего одного замка, чтобы освободить его. Сегодня, когда я думала, что ты в мотеле… — Я делаю паузу, чтобы несколько раз сглотнуть. — Да. Прямо сейчас.

Джаспер убирает рюкзак к себе на колени, одна рука уже тянется к двери.

— Если это правда… разве ты не должна пойти со мной?

Я почесываю ключицу, где пот и дым слиплись в зудящую серую пленку. — Наверное, да.

— Но ты останешься.

— Да.

— Из-за него?

— Нет. — Да.

— Но ты же понимаешь, что не обязана, верно? У нас с тобой были одинаковые мечты, много лет, но это ничего не значит, пока мы сами не решим. Ты можешь выбирать.

— Да, я знаю. — И я знаю. Я вижу выбор Джаспера в каждой напряженной линии его тела, в наклоне его плеч вперед, вперед, вперед. Он никогда не собирался оставаться, о чем бы он ни мечтал втайне. И я не собиралась уходить, что бы я ни сказала вслух. — Я выбираю.

Я чувствую, как Джаспер борется с собой, пытаясь решить, стоит ли ему сковать наши запястья наручниками и затащить меня в автобус за собой.

Я пихаю его, но не мягко.

— Может, ты уже уйдешь? Ты не мой отец.

Он закатывает глаза и снова протягивает мизинец.

— Поклянись, что ты не умрешь каким-нибудь очень глупым и ужасным способом.

Я пожимаю его.

— Все будет хорошо, — говорю я ему, потому что люблю его.

Я притягиваю его к себе и целую в лоб, как делала, когда он был маленьким, и он делает мне любезность, не сгорая от смущения, а потом уходит.

Я смотрю, как он подходит к прилавку, где над кассой висит облупившаяся вывеска «Грейхаунд», и выкладывает на кафель две двадцатки. Я наблюдаю, как кассирша постепенно смягчается, как и все остальные, кто разговаривает с Джаспером дольше тридцати секунд, пока не протягивает ему кружку горячего шоколада, который, как я подозреваю, является комплиментом. Я смотрю, как он скользит в кабинку и щурится в окно. Не знаю, видит ли он меня сквозь желтые блики стекла, но он дергает подбородком в сторону окружной дороги. Иди.

Я ухожу. Только выехав на окружную дорогу, я замечаю бронзовый отблеск на приборной панели и понимаю, что он оставил украденный Артуром пенни. На удачу.

Я еду с опущенными стеклами, чуть превышая скорость, ветер смахивает слезы с моих щек. Я не думаю о мотеле, о сугробах из пепла и стекла, о выщербленных железных костях кроватных рам. Я не думаю ни об Элизабет Бейн, ни о Доне Грейвли, ни о длинной веренице скворцов, стоящих между ними и пропастью. Я даже не знаю, куда направляюсь.

Еще одна ложь: я точно знаю, куда еду.

Я пересекаю реку и еду туда, где фонари останавливаются, а лес становится диким, где единственный свет — это тусклый янтарный отблеск освещенного окна, светящий мне сквозь деревья.

ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ

Уже очень поздно, но Артур Старлинг не спит. Он пытался, но все, чего он добился, — это десять минут неподвижного лежания на диване, осознавая каждый синяк, синхронно пульсирующий на его теле, в то время как Дом завывал от беспокойства.

Туман сгустился так быстро, что Зверь выскользнул за дверь еще до того, как он успел взять в руки меч. Бой был отчаянным и безобразным и закончился лишь тогда, когда он зажал предплечье на горле острой чешуи. Татуировки шипели и горели, рассеивая Зверя в огромных струях пара.

А потом, пока он стоял, задыхаясь и истекая кровью, появился второй Зверь, пронесся мимо него и скрылся за южной стеной.

У него так дрожали руки, что ему потребовалось три попытки вставить ключи от грузовика в замок зажигания.

Но она была жива, как и ее брат.

В любом случае он слишком занят, чтобы спать. Столько всего нужно сделать — подготовить, распространить взрывчатку, написать завещание, полить цветы, глупо зная, что скоро некому будет за ними ухаживать, — и так мало времени.