Старлинг Хаус

Следующая комната — маленькая и светлая, с пастельными обоями и мягким диваном. На стенах висят портреты, их лица покрыты пылью. Если прищуриться, здесь почти уютно, если не считать грязи, плесени и россыпи скорлупы цикад на подоконниках. Когда я сажусь, диван источает затхлую сладость, как будто помнит открытые окна и весенний ветерок.

Наверное, мне следовало бы испугаться — это место жуткое и бесконечное, гниющий лабиринт, — но в основном мне просто жаль его. Старлинг Хаус заставляет меня думать о недокормленном домашнем животном или сломанной кукле, о вещи, нелюбимой человеком, который обещал любить ее лучше всех.

Я неуверенно похлопываю по диванной подушке.

— Мы все исправим. Не волнуйся. — Наверное, это совпадение, что сквозняк треплет занавески.

За следующим углом — кухня: грязная плитка с отпечатками ног, размазанными между раковиной и холодильником, ржавая плита, микроволновка эпохи палеолита, настроенная на неправильное время. Обещанные средства для уборки состоят из полусгнившей швабры, прогрызенной в мышином гнезде, и коробки с баллончиками, которые расплавились в единый чернобыльский сгусток, так что в итоге я рву занавеску на тряпки и наполняю ведро у раковины. В кране что-то щелкает, но вода течет чистая. У Старлингов, должно быть, есть колодец или родник; в округе вода выходит солоновато-серой и оставляет в ванной корку химических колец.

Я возвращаюсь в почти уютную гостиную и провожу тряпкой по плинтусу. Через два взмаха вода для мытья становится черной и мутной, на поверхности покачиваются крылышки мух и жучки-таблетки. Я выливаю ее и делаю все снова, и снова, и снова. Часы проходят в ритме: мытье, отжим, слив, наполнение, шипение крана и мокрый шлепок тряпки. У меня болят колени. Руки розовеют; порез на левой ладони снова открылся. Кровь впитывается в доски пола, прежде чем я успеваю ее вытереть.

Я оттираю дрожащее стекло оконных стекол, обои, полы; слегка протираю тряпкой портреты, обнаруживая дюжину несовпадающих лиц.

Ни одна из картин не помечена и не подписана.²⁸ Никто не имеет даже легкого семейного сходства, но они все равно кажутся мне частями одного и того же набора. Эта глубина их взглядов, ощущение, что каждый из них прервал выполнение деликатной и важной задачи. На всех портретах — обнаженный серебряный меч, который они держат ровно на коленях или висит на стене позади них, не изменившись с течением времени.

На самом старом из них изображена призрачная темноглазая женщина викторианской эпохи, которая, должно быть, сама Элеонора Старлинг, гораздо старше, чем на ее фотографии на странице в Вики. Здесь есть молодой человек со странными белыми пятнами на коже, похожий на человека из бязи; неулыбчивая пара сестер с длинными черными волосами и полосатыми одеялами на плечах; чернокожий подросток в шляпе-дерби времен депрессии; две женщины, обнимающие друг друга за талию; целая семья в хрустящих нарядах пятидесятых. На самом новом портрете изображена белая пара: широкоплечая женщина со знакомой припухлостью на лице, как будто она родилась с вдвое большим объемом скул, и грузный мужчина с приветливой улыбкой.

Есть что-то жуткое в этих картинах, в том, как лица мертвых расположены на стене, словно таксидермия²⁹, музейная экспозиция людей, которые не могли безопасно ходить по улицам Идена. Интересно, как они оказались здесь; интересно, как они умерли.

Я чувствую на себе их взгляды, пока работаю.

К тому времени, когда я делаю паузу, чтобы размять позвоночник и съесть слегка раздавленный Поп Тарт, солнце уже опустилось. У меня замирает сердце: меньше половины комнаты можно назвать чистой, и то только в том случае, если у кого-то очень щедрое определение слова «чистота». Стоя в длинных тенях и покачивая правой рукой на больном плече, я понимаю, что мне все-таки не дали работу: мне дали невыполнимое задание, из тех, что король может поставить перед нежеланным женихом своей дочери или бог — перед грешной душой. Чтобы сделать это место пригодным для жизни, потребовались бы целые флоты профессионалов, несколько промышленных мусорных контейнеров и, возможно, экзорцист, а я всего лишь девушка, которая убирает пару дешевых номеров в мотеле во время праздников, когда Глория и ее мама улетают обратно в Мичоакан, а Бев нужна помощь.

Я должна уволиться. Я должна умолять Фрэнка о дополнительных сменах. Но я не могу платить за Стоунвуд на минимальную зарплату, а ключ от ворот холодный и сладкий на моей груди, и в любом случае я не могу доставить мальчишке Старлингу удовольствие наблюдать, как я убегаю от него во второй раз.

Я пишу Джасперу — сегодня он работает допоздна, я спрятала последнего цыпленка табака в коробке из-под тампонов под раковиной — и снова выжимаю тряпку. Дом вздыхает вокруг меня.

Перед самыми сумерками Артур обнаруживает, что стоит один в любимой комнате своей матери.