Старлинг Хаус

Он смотрит на нее укоризненным взглядом.

— Не кусайся, Баст⁷⁸.

— Прости, как ты ее назвал?

Артур подпрыгивает на несколько дюймов, морщится, когда когти адской кошки вцепляются ему в ноги, и смотрит на меня.

— Баст. — Он пытается произнести это ехидно, но на его шее появляется слабый румянец. — Она богиня-хранительница из Древнего Египта.

— Я знаю это, болван.

Румянец переходит на его челюсть.

— Прости, мне не стоило…

— Ты знаешь, что это животное провело большую часть своей жизни под мусорным баком. Однажды она застряла головой в банке Pringles. — У меня до сих пор шрам от ее спасения.

— И как же ты ее назвала?

— Я не дала ей никакого имени. Бев назвала ее чертовкой, и мы тоже.

Он выглядит таким оскорбленным, что я смеюсь. Он не присоединяется ко мне, но его лицо слегка разжимается. Он пристально смотрит в окно.

— Кто такая Бев?

— Заноза в моей заднице. — Я опускаюсь в кресло напротив него и перекидываю одну ногу через руку. — Она владеет нашим мотелем и вечно меня достает.

Черные глаза возвращаются ко мне.

— Ваш мотель?

Его голос нейтрален, но у меня хороший слух на жалость. Мой подбородок выпячивается.

— Моя мама сняла нам комнату в Саду Идена без арендной платы. Ты знаком с арендой? То, что нужно платить, если не унаследовал особняк с привидениями?

Я нарочно говорю грубо, но он не вздрагивает. Он просто смотрит на меня, глаза под нелепыми бровями подведены тенью, и вопрос пробивается на поверхность.

— А на что тогда деньги?

— Грязные журналы. — Я отвечаю ровно и быстро, слишком быстро, чтобы он не смог удержаться от смеха. Он поднимает руки в знак капитуляции и достает из кармана рубашки конверт.

Я беру деньги и собираюсь уходить, но задерживаюсь, провожу кончиками пальцев по узорчатой обивке и смотрю, как лес становится золотисто-серым.

— Это для Джаспера, — резко говорю я. — Моему брату. Он очень яркий, очень смешной, и большинство школьных работ просто постыдны, но его видео действительно так хороши. Он хорош. Слишком хорош для Идена. — Правда дается легко, сладкая, как жимолость, и от нее так же трудно избавиться. — Ему предложили место в этой модной частной школе, и я подумала, что если смогу отправить его туда… Его первый семестр уже оплачен.

— О. — Артур выглядит так, будто ему очень хочется встать и резко уйти в тень, но чертовка издает небольшой предупреждающий звук. Его руки несколько раз размыкаются и смыкаются, прежде чем он произносит с видом шпиона, участвующего в официальном обмене информацией: — Я уехал в старшую школу.

— Да? — Я не могу представить его нигде, кроме как здесь, спрятанным за железом, камнем и костями платана, но я помню последнюю, незаконченную строчку письма: В ту ночь, когда ты сбежал.

— Мои родители не хотели этого, но я хотел… — Нетрудно представить, чего хотел четырнадцатилетний Артур: друзей, видеоигр и записок, передаваемых на уроках, столов в кафетерии, полных смеющихся детей, а не замороженных ужинов в пустых комнатах. Я тоже этого хотела, пока не разделила свою жизнь на два списка. — Я пробыл там всего два года, прежде чем стал нужен дома.

Я изучаю его лицо, крючковатую тень от носа, кожу под глазами, похожую на синяк. Я не должна спрашивать, потому что это не мое дело, но он выглядит одиноким, усталым и изможденным, а я уже давно всем этим обладаю.

— Нужен для чего? Что этому дому нужно от тебя?

Он вдыхает, выпрямляя спину на стуле.

— Тебе пора идти. Уже поздно. — Мне кажется, он пытается холодно отмахнуться, но в его голосе звучит грусть.

— Ладно, пусть будет так. Спокойной ночи, Баст, богиня мусорных баков. — Я кланяюсь чертовке и ловлю белый отблеск зубов Артура. Я начисляю себе очко, не желая задумываться, в какую игру мы играем и почему я получаю очки за то, что заставил его улыбнуться. — Спокойной ночи, Артур.

Белый блеск исчезает, и он смотрит, как я ухожу, в ледяном молчании. Доски пола извиняюще стонут под моими ногами.

Вечерний воздух наполнен весенним гулом, тихим звуком разворачивающихся, появляющихся, всплывающих, прорастающих живых существ. Я веду машину с опущенными окнами, позволяя дикому запаху наполнить меня, вытесняя неловкую боль в груди. Не знаю, почему я думала, что теперь все будет по-другому, после того как я блевала на его ботинки, водила грузовик его мертвого отца и защищала его дурацкие секреты. Мама всегда пыталась превратить лягушек и зверей в прекрасных принцев, но у нее это никогда не получалось. Я должен знать лучше.

* * *

Я не еду сразу в мотель. Вместо этого я резко поворачиваю направо, потом еще и еще, пока мои фары не проносятся над жутко ровными лужайками и бетонными ванночками для птиц.

Логан — единственный ребенок, усыновленный, говорят его родители при каждом удобном случае, наше маленькое чудо! — но живут они в четырехкомнатном сплит-уровне на повороте тупика. Окна занавешены кружевными занавесками, так что с крыльца видны лишь размытые квадраты семейных портретов на стенах, бежевые фигуры людей за столом. На коврике написано Блаженны размашистым курсивом.