Старопланинские легенды

Иногда, услышав стук аппарата, он вскакивал, с трудом добирался до станции, и тут силы окончательно покидали его. Увидев в окно, что возвращается почтальон Ангел, он дожидался его прихода, отдавал ему развернутую ленту, а сам или медленно прогуливался по террасе и в тени акаций, или, чаще всего, снова ложился на скамейку. Он не испытывал никаких угрызений совести, потому что работы на почте не было, а ту, что была, почтальон делал сам с готовностью и с каким-то скрытым рвением. От этого он держался высокомерно и напыщенно, но Боянова совершенно не интересовал этот глупый и на редкость противный человек. Ангел недавно женился. Подозрительный, ревнивый, он запирал жену на замок и шел на работу. «Глупец! — возмущался про себя Боянов. — Тоже мне красотка, кто на его косую жену позарится, а он еще и ревнует». Но его мысли о почтальоне и его жене дальше этого не шли. Отяжелевшие веки закрывались сами собой.

Так проходил день. К вечеру все менялось: жара спадала, воздух становился прозрачным и мягким, прохладный ветерок ласкал лицо, бодрил, волновал кровь. Боянов больше не берег голову от солнца и, если и сидел на скамейке или прогуливался взад и вперед по двору, уже не был таким раскисшим и ленивым. Мозг его просыпался, он начинал жить, думать, а главное — мечтать. Проведя молодость в круглосуточных дежурствах у телеграфного аппарата, познав тяготы и нужду, живым свидетельством чего была его впалая грудь и преждевременно сгорбившаяся фигура, он испытывал сейчас лихорадочную и неугасимую жажду жизни, представлял себе всевозможные радости, которых не испытал, все наслаждения, которых не познал. И мало-помалу его душой завладевали те необузданные желания, та испепеляющая тоска по любви к женщине, которые испытывает каждый одинокий мужчина. Боянов начинал ходить все быстрее, его охватывало сильное возбуждение, глаза вспыхивали, загорались. С этого момента его не оставлял, опьяняя своими неотразимыми чарами, образ женщины, которую он хорошо знал. Это была Маруся, дочь Остапа Петренко, одного из тех казаков, что поселились в соседнем селе, в трех-четырех километрах отсюда. По праздничным дням Маруся одна приходила на станцию. Ее красный зонтик был виден уже издали, — он покачивался и сиял над полем, словно огромный цветок. Она приходила немного усталая от дороги и жары, но веселая и бодрая, перекидывалась с Бояновым несколькими словами, потом, отдышавшись, просила ручку и чернила, садилась за стол под акациями и принималась за письма. Она писала много писем, и продолжалось это часа два, а то и три. Закончив писать, Маруся опускала письма в почтовый ящик и снова заводила с Бояновым разговор, смеялась и доверчиво смотрела на него своими синими глазами. Она была высокая, стройная, светловолосая. Боянов освобождался от своей обычной скованности, говорил много, постоянно смеша Марусю своим русским языком, и часто подолгу останавливал взгляд на упругой груди и сильных бедрах девушки. Наконец она уходила, и Боянов с тоской глядел, как ее красный зонтик растворяется и исчезает среди хлебов. Ее образ продолжал преследовать его воображение и допоздна не давал ему уснуть. Он корил себя за нерешительность и неловкость, придумывал тысячи хитроумных и коварных уловок, которые обеспечили бы ему полный успех, если б он только пустил их в ход. Он давал себе слово быть более смелым и настойчивым и наряду с самыми идиллическими планами — просить у Маруси руки, жить с ней в деревне и даже носить рубашку навыпуск и отпустить бороду, как у настоящего казака, — строил и другие, намного более опасные и рискованные: решал выйти в праздничный день в степь за село, дождаться там, когда покажется красный Марусин зонтик, и встретить ее. В это время в степи бывает безлюдно. Но уже на следующий день вместе с солнечным светом все эти планы испарялись, у него не хватало ни смелости, ни желания их исполнить, и он более чем кстати вспоминал, что Маруся девушка сильная и храбрая, а у ее зонтика, хоть он и шелковый, крепкая ручка.