Старопланинские легенды

Кроме визитов Маруси, у Боянова были и другие маленькие развлечения. Он любил наблюдать за путниками, которые проездом останавливались на какое-то время в гостинице. Особенно много их было летом. Село находилось у самой границы. В нем располагался пропускной пункт, через него проходила главная и самая оживленная дорога на Кюстенджу. Проезжали телеги, фаэтоны, нередко и автомобили. Но чаще всего по этой дороге ездили двое возниц-татар. Их знала вся округа, а их странные привычки и то, что они были друг другу полной противоположностью, служили источником самых забавных рассказов. У обоих было одно имя — Яхя, но одного звали Кара-Яхя[4], потому что и сам он был черный, и лошади у него были черные, а другого — Ак-Яхя — у него были только белые кони. У Кара-Яхя была простая открытая повозка, но зато трудно было найти возницу, который так быстро и безжалостно гнал бы лошадей, как он. Он приносился и уносился, точно вихрь, и его тощие и загнанные лошаденки то шли галопом, то неслись рысью, постоянно взмахивая хвостами, при этом защищались они не от мух, а от кнута жестокого Кара-Яхя, который постоянно гулял по их спинам. Ни дождь, ни слякоть, ни какая бы то ни было непогода не могли остановить этого черного дьявола. Ценили его больше за скорость, и потому его пассажирами обычно бывали торговцы и вообще люди, торопившиеся по важным и неотложным делам.

Ак-Яхя, напротив, был человек спокойный, степенный, а в занятии своем не лишенный даже известного шика. Бричку и лошадей он держал, казалось, не столько для заработка, сколько для собственного удовольствия и из любви к спорту. Он всегда запрягал трех коней, чистых и белых, будто лебеди, ухоженных, спокойных, почти избалованных нежными заботами, которыми он их окружал. К гостинице они приближались чинно, словно плыли, в облаке пыли и звона, рассыпаемого колокольчиками. И когда они останавливались перед гостиницей, все, кто оказывался там, просто не могли не подойти и не полюбоваться этими красивыми животными, их великолепной сбруей, подвесками и разноцветными галунами. Бричка Ак-Яхя тоже не была лишена удобств и роскоши: она была крытая, отделана внутри красным плюшем, с маленькими круглыми зеркальцами по бокам, что было необходимо, так как с Ак-Яхя ездили главным образом женщины.

Прибытие брички с впряженными в нее белыми конями было настоящим праздником для Боянова. Заметив ее еще издали, он спешил надеть свою единственную манишку, причесать волосы, привести в порядок костюм. И в этих действиях был резон. Как только бричка останавливалась, Ак-Яхя соскакивал на землю, обходил бричку и отстегивал кожаные занавески, которые закрывали дверцы. И вот одна за другой из брички показывались молодые турчанки в шелковых паранджах, приподнятых настолько, что можно было разглядеть их круглые белые лица, подведенные брови, лукавые глаза и алые, как цветы, губы. Они приезжали обычно в полдень, сразу шли в сад, садились в тени акаций и, разложив на столах еду, начинали обедать. Мгновенно со всех сторон их окружали куры, одни нахально смелые, другие осторожные. Но быстрее всех завязывали знакомство принадлежавшие Алекси собаки Кина и Мечо, одна — маленькая и черная, другая — большая и рыжая. Собаки и те хорошо чувствовали разницу между путниками: торговцы Кара-Яхя, поглощенные своими заботами, разговаривали между собой и обедали, не обращая ни малейшего внимания на собак, которые умильно глядели на них и не переставая виляли хвостами в ожидании куска хлеба. Теперь же всем было хорошо: куры гонялись друг за дружкой среди кустиков базилика из-за крох, которые им доставались, а Кина и Мечо жадно хватали куски пищи прямо из желтоватых от хны рук турчанок. Молодые женщины, возбужденные тем любопытством, которое они вызывали, остро ощущая ту особую прелесть, которая в этом деревенском захолустье исходила от них же самих, с каждой минутой все больше оживлялись, щебетали, как птички, смеялись, а самые красивые из них — они же были и самые смелые — кидали загадочные взгляды на Боянова, который стоял на террасе и с деланным равнодушием смотрел на них.

Все это, к сожалению, продолжалось час, самое большее полтора часа. Веселая компания снова садилась в бричку, Ак-Яхя важно застегивал кожаные занавески, садился сам, и белые кони, все такие же красивые и стройные, но как будто еще более гордые оттого, что везут дорогой груз, трогались с места. Голоса и веселый смех глохли в стуке колес и звоне колокольчиков, но Боянов продолжал смотреть вслед удаляющейся бричке и словно еще видел подведенные брови и устремленные на него лучистые глаза. Он возвращался к себе и с глубоким вздохом, который непроизвольно вырывался из его груди, бросался на скамейку. К вечеру приходил начальник таможни Топузов, и они долго говорили о путницах, которых оба видели.