Старопланинские легенды

В последнее время Маруся почему-то перестала приходить, и Боянов, потеряв всякую надежду увидеть в поле ее красный зонтик, стал наблюдать только за приезжими. Равнодушно, чуть ли даже не с ненавистью он встречал Кара-Яхя и его клиентов. Но одного появления брички с белыми конями уже было достаточно, чтоб сердце его затрепетало от радости и какие-то сладкие предчувствия разлились в душе. Не всегда его ожидания сбывались. Очень часто из брички Ак-Яхя вместо молодых турчанок с подведенными бровями вылезали старухи, безобразные татарки с желтыми лицами и раскосыми глазами, или же там лежал какой-нибудь больной, укутанный таким множеством подушек и одеял, что нельзя было определить, мужчина это или женщина. Боянов легко примирялся с разочарованием и ждал, когда дня через три-четыре вновь появится бричка Ак-Яхя.

Однажды, лежа на скамейке и предаваясь своим мыслям, он услышал знакомое и такое желанное позвякивание колокольчиков. Боянов вскочил, точно ужаленный: у входа в гостиницу стояла бричка с запряженными в нее белыми конями. Что же такое произошло: обычно он замечал ее, едва она покажется из-за холма, следил за ее движением от одного телеграфного столба до другого, пока она не скроется в ложбине, чтобы через несколько минут появиться прямо перед гостиницей. А сейчас он ее совсем не заметил. К тому же всегда пунктуальный Ак-Яхя приехал намного позже обычного: солнце уже клонилось к закату. Боянов хотел было привести в порядок свою одежду, но не мог оторвать глаз от брички. Из нее вылезли трое: пожилая женщина, довольно полная, во всем темном, высокий мужчина ее возраста, сухощавый, с бледным и болезненным лицом, и, наконец, молодая, самое большее лет восемнадцати, девушка, во всем белом, без шляпки, с накинутой на волосы темно-синей вуалью, длинные концы которой спадали вниз. То, что барышня была необыкновенно стройна и красива, Боянов заметил сразу, но его особенно поразила ее веселость, жизнерадостность и резвость. Высокий мужчина и женщина разговаривали о чем-то весьма важном, судя по их озабоченному виду и жестам, которыми они сопровождали свои слова. Девушка забегала вперед, потом поворачивалась к ним, что-то говорила им на ходу, к чему старшие не очень-то прислушивались и, не прерывая разговора, лишь бросали на нее те полусердитые, полувеселые взгляды, которыми взрослые реагируют обычно на детские шалости. Они дошли до акаций в саду и расположились там в тени. «Ах, как здесь хорошо!» — воскликнула девушка. Она заглянула во все уголки, сорвала несколько цветков, разворошила цветущий базилик, так что его приятный аромат долетел даже до Боянова, спугнул кур и всего за несколько минут так подружилась с Киной и Мечо, что они уже ни на шаг не отставали от нее и следовали за ней по пятам. Вдруг она заметила Боянова и посмотрела на него в упор. Что-то насмешливое и игривое пробежало по ее лицу, она отвернулась и стала играть с собаками. Но скоро она снова взглянула в его сторону и, увидев, что он не отводит от нее глаз, смело и свободно сказала: «Добрый вечер!» Боянов вздрогнул, смутился, переступил с ноги на ногу, попытался было что-то сказать, но она уже отвернулась от него, и он только глупо и сконфуженно улыбнулся. Ему показалось, что покатые плечи девушки как-то конвульсивно вздрагивают. «Чудесная девушка!» — подумал Боянов, продолжая улыбаться.

Подошел Ак-Яхя, и из его слов Боянов понял, что, так как уже седьмой час, он сомневается, чтоб их пропустили через границу. Все-таки, настаивал он, стоит попытаться, а уж если их не пропустят, тогда они вернутся и переночуют здесь. Они сели в бричку и уехали. Боянов бросился к себе в комнату и из окна стал следить за удаляющимся экипажем. «Только бы не пропустили! Только бы не пропустили!» — говорил он про себя, взволнованный, охваченный тревогой и радостью. Он еще видел красивое лицо барышни, видел, как она, повернувшись, посмотрела на него. «Добрый вечер! Добрый вечер! — повторял он, как ненормальный, и отвешивал смешные поклоны стене. — Добрый вечер, барышня! Добрый вечер!»

Они возвратились. Боянов их встретил. Он успел надеть манишку, привел себя в порядок, причесался. Они спросили, можно ли дать телеграмму, — он немедленно все сделал. Теперь он уже знал их имена, знал, откуда и куда они едут. Через некоторое время, как старые знакомые, они сидели за круглым столом под акациями и беседовали.

— Значит, вы два года как здесь, — говорил высокий господин, фамилия которого была Лозев. — Два года здесь, в этом захолустье, в этом Диарбекире. Многовато. К тому же, мне кажется, вы, вроде меня, крепким здоровьем не отличаетесь. У вас, может, малярия?

— Да нет, я вполне здоров. Просто, видите ли, плохое питание, сидячий образ жизни…

— Конечно, конечно.

— А ваша семья, господин Боянов, — все так же сочувственно обратилась к нему госпожа Лозева, — наверно, в городе? Сколько у вас детей? Вы часто с ними видитесь?

— Да я не женат, сударыня, я холостяк.