Старый корабль

Обойдя весь городок, бунтовщики снова собрались, а потом двинулись по отдельным домам. Один богатый крестьянин решил, что будут искать, как во время земельной реформы, распихал всю одежду и утварь по фаянсовым чанам и закопал в землю. Но среди бунтовщиков было немало людей с солидным опытом, они прошлись со стальными щупами и легко до всего докопались. Этого крестьянина со всей семьёй отвели под конвоем на место старого храма и подвергли «критике»; только жалобщиков было не так много, а в остальном всё, как в прежние годы. Жители городка повалили туда, про себя приговаривая: «Опять началось!» На возвышение поднялись кто с прутом, кто с ремнём и с криками принялись бить арестованных, которые вскоре с воплями стали кататься по земле. Потом им связали руки и провели позорным шествием по улицам. После этого стальные щупы стали применять повсеместно и вне зависимости от того, находили что-то или нет, людей связывали и вели на позор. К тому времени семью Суй уже перестали считать «просвещённой интеллигенцией» и, разумеется, весь двор в течение трёх дней перекопали вдоль и поперёк, а Суй Баопу и Суй Цзяньсу повели на шествие. Найдя при обыске фотографии Суй Инчжи, один решил соригинальничать и налепил их братьям на лоб. Людей связывали толстой верёвкой вместе, а сами хунвейбины неспешно вышагивали сбоку со старыми японскими винтовками через плечо и пиками с красными кистями. Дойдя до перекрёстка, они останавливались, четыре хунвейбина окружали каждого «неблагонадёжного элемента» и нагибали ему голову. Со всех сторон неслись лозунги, хунвейбинов подзуживали «показать, на что они способны». Некоторые и показывали: одной рукой нагибали голову «неблагонадёжного» вперёд и поддавали ему коленом, отчего человек совершал кувырок. Толпа взрывалась аплодисментами. Процессия шла дальше, и людям становилось понятно, что значит бунтовать. Подвергавшимся критике вешали на шею табличку, а женщинам рисовали чёрные круги у глаз. Чжао Додо нацепил нарукавную повязку достаточно поздно, но очень быстро стал центром внимания, крича: «Эх, снова наступили хорошие денёчки для революционных масс!» Со своим тесаком он не расставался и всегда появлялся там, где были «неблагонадёжные элементы». Если хозяина дома уводили под конвоем, он непременно заявлялся в этот дом, чтобы прочитать нотацию, и неспешно удалялся лишь глубокой ночью.

В те времена было всё равно — белый день или тёмная ночь: массы нередко кипели гневом и после захода солнца. На месте старого храма зажгли яркие газовые лампы. Сначала там проходили собрания по классовой борьбе, потом — театральные представления пропагандистских бригад с нескольких улиц городка. Все представления начинались одинаково: впереди стояла девушка в жёлтой одежде и жёлтой шляпе, остальные — позади; она опускалась на одно колено и, сжав кулаки, выкрикивала:

— Валичжэньская бригада по пропаганде идей Мао Цзэдуна начинает битву!

Стоявшие сзади подхватывали:

Начинает, начинает, начинает! Битву, битву, битву! — И представление начиналось. Чаще всего исполняли «Два старика учат „Избранные произведения Мао“» и «Две старухи учат „Избранные произведения Мао“». При этом два старика с белыми платками на головах стояли на возвышении спина к спине и беспрестанно раскачивались — чем шире, тем лучше. Однажды Суй Бучжао, принимавший участие в представлении номера «Два старика учат „Избранные произведения Мао“», тоже без конца раскачивался, его маленькие ножки заплетались, он несколько раз падал, но снова вставал, чем заслужил всеобщее признание. Вдохновлённые этим, ответственные за представление мобилизовали в городке и округе несколько самых пожилых стариков и старух, наложили им грим и послали на сцену. Но от глубоких морщин, ярко выделявшихся от грима, зрителям стало неловко, и это представление провалилось. Самое глубокое впечатление на всех произвёл спектакль под названием «Дети могут дать хороший урок». В нём дети тех, кто подвергся разоблачению и критике, в вокальном номере, в форме сказа куайбань[80] или в виде юмористического диалога сяншэн рассказывали о злодеяниях родителей. Им было и стыдно, и хотелось обозначить грань между ними и родителями, а также позаботиться о минимальном художественном уровне, поэтому нередко выглядели они жалко. Почитай, лучшим было выступление детей богатого крестьянина Ма Лаохо под перекличку трещоток куайбань. Чтобы соответствовать, они называли себя «детьми, которые могут дать урок»: «Эй, эй! Бамбуковые трещотки сотрясают небо! Послушайте, товарищи, наш рассказ… Ма Лаохо, ещё ведёшь себя плохо? Ведь от нас, „детей, которые могут дать урок“, пощады не жди, пощады не жди!»