Старый шут закон

— Никогда не догадаетесь, от кого. Умерли бы, если б узнали. — Она подвинулась поближе, словно для того, чтобы шепнуть имя, но потом замотала головой. — Нет, я ведь обещала. А знаете, что я решила? Хочу пожертвовать на борьбу половину моих акций «Американской меди». Но остальные попридержу, чтобы иметь право задать им перцу из-за условий в Реате. Насчет второй половины — это Палмер Уайт придумал. Разве не здорово?

— Я бы очень хотела сказать больше, чем просто «спасибо», — поблагодарила Миньон, — но я, простите, теку.

— Что-о? — взвизгнула Пан, но тут же подавила смех.

— То есть не я, а обед. Молочные коктейли всегда протекают. Может быть, встретимся в суде?

— Кто придет первым, пусть займет места.

Миньон поспешила назад, обдумывая дорогой, кто же мог дать эти деньги. Может быть, Уорти Шорт — вдруг ему стало стыдно за жадность на той неделе? А может, Анжелика Блай? Миньон вчера встретила девчушку на улице, и та дала ей десять долларов. Не исключай никого, подумала она уже в сотый раз. Даже самый гнусный дармоед, и тот хочет казаться человеком.

Едва они вышли из зала суда, как Лео попросил у Пола что-нибудь выпить, но Фрэнк был против.

— Только не на пустой желудок. Сначала надо поесть.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем из аптеки принесли еду; Лео молча давился липким коктейлем, а когда наконец получил рюмку виски, ему сразу потребовалась вторая; он потянулся за бутылкой, и никто его не остановил.

Но не успел он и подумать о третьей рюмке, как Фрэнк уже протягивал бутылку Полу; она исчезла в нижнем ящике стола, как в фамильном склепе, и в душе у Лео что-то оборвалось от горького ощущения невозвратной потери.

— Вот телеграмма на имя мадам Перкинс[153] с протестом против высылки свидетеля. — Фрэнк протянул Полу густо исписанный желтый бланк. — Надеюсь, она не покажется слишком резкой?

— В самый раз, — сказал Пол. — А я позвонил федеральному прокурору. Он обещал, что Джека Гальегоса не увезут из Идальго без нашего ведома. Ну а теперь, раз с мелочами покончено, давайте подумаем, что делать с предложением Соумса.

Сам Пол настойчиво советовал это предложение принять и выдвигал два главных довода:

— Первый — это судья Бек. Очень плохо, если он вдруг решит, будто мы хотим превратить простое предварительное слушание в репетицию настоящего судебного процесса или раздуть из него громкое дело вроде дела Сакко и Ванцетти или Скотсборо. Он посчитает, что мы хотим отвести ему роль судьи Тайера. Такая идея вряд ли придется ему по вкусу, и тогда нам крепко достанется. Во-вторых, стоит ли напоминать, что на основе показаний Боллинга суду могут быть преданы лишь обвиняемые, которых он назвал. На этом этапе их вину доказывать не обязательно. Но поскольку в показаниях Боллинга упомянуто меньше половины арестованных, то остальных судья обязан освободить, а освободит, вероятно, еще больше. Он, конечно, может выпустить и всех, но рассчитывать на это не стоит. Главное тут вот что: согласимся мы с их предложением — и на свободу выйдут больше тридцати человек, а дадим выступать свидетелям — они впутают и множество других наших подзащитных.

— Если разобраться, — продолжал Пол, — так в показаниях Боллинга нет ни одного нового факта — все уже и так появлялось в газетах. Даже подтвердись каждое его слово, вина за убийство падет на Армихо, или Сандобаля, или на обоих. Пусть еще обвинение докажет, что наши подзащитные имели хоть какое-то отношение к убийству. Кричать и стрелять — это не одно и то же. Избить Клайда Фоунера — еще не значит убить шерифа Маккелвея или даже содействовать побегу арестованного.

Пол отпил глоток коктейля и подготовился к возражениям Фрэнка и Лео.

Фрэнк начал вполне дипломатично. Если Пол убежден, что Армихо и Сандобаль виновны — это одно дело; но если не убежден, то надо обязательно изменить создавшееся у всех опасное впечатление, будто двое коммунистов явились на слушание дела Арсе — Фернандеса с оружием, да еще убили полицейского при исполнении служебных обязанностей. Лично он, сказал Фрэнк, не верит в их вину и думает, что Пол тоже не верит.

Пол улыбнулся.

— Даже Боллинг не знает, кто стрелял в Маккелвея, хотя он стоял рядом.

— Вот именно, но не изменить создавшееся впечатление — значит как бы подтвердить, что для своих целей коммунисты прибегают к оружию и насилию, а ведь многие и без того так считают. Зачем же лить воду на мельницу обвинения? Им до смерти необходима какая-нибудь зацепка, чтобы убедить суд, будто действительно существовал заговор с целью убийства; а тогда уж они впутают в него и тех, чью принадлежность к коммунистической партии можно доказать, и тех, кто был «на месте преступления» рядом с Армихо или Сандобалем в переулке или просто в толпе перед зданием суда. Нет, хоть Армихо и Сандобаль мертвы, нам придется защищать их как живых — если, конечно, их вина не будет доказана точно. Нельзя допустить, чтобы показания Боллинга выглядели как доказательства.