Старый шут закон

— Теперь, ваша честь, хотя и не без робости, я собираюсь оставить область фактов и перейти к теории. На данном слушании, по-моему, наметилась тенденция неверно интерпретировать понятие «разумное сомнение». Я беру на себя смелость утверждать, что «разумное сомнение» возможно и применимо только к определенному доказательству. Ваша честь, например, вправе решить, что убийство шерифа одним из подзащитных не вызывает «разумных сомнений» только в том случае, если по данному вопросу существуют какие-то пусть даже не особенно веские доказательства. Если же улики полностью отсутствуют, суд, по моему мнению, не может установить ни действительную, ни хотя бы возможную связь подзащитных с рассматриваемым преступлением.

Судья недоуменно поднял брови, и, когда кое-кто из соседей Миньон захихикал, она шикнула на них, чтобы не мешали слушать.

— Хочу заверить суд, что это не просто игра словами, не просто софистика, к которой я прибегаю, пытаясь сделать хорошую мину при плохой игре. Нет, мои доводы призваны усилить и без того несокрушимую аргументацию дела. Доводы эти просты: отсутствие доказательств не может использоваться вместо доказательств. Возможность нельзя отождествлять с вероятностью. При отсутствии улик, подтверждающих вероятность вины, ваша честь вообще не вправе сомневаться в невиновности подсудимых. — И, не обращая внимания на понимающий кивок судьи, Фрэнк закончил: — Я утверждаю, что в подобном случае «разумное сомнение» будет юридически неправомерно.

Судья покачал головой. Пан крикнула: «Браво!», Миньон захлопала. К ней присоединились и другие зрители, но Бек, подняв руку, восстановил тишину.

— Короче говоря, мы не имеем права считать, что дыма без огня не бывает. Дым может идти и от тлеющей тряпки, специально подброшенной, чтобы ввести кого-нибудь в заблуждение. Именно так все и произошло в нашем деле. Как же иначе объяснить массовые аресты невиновных, произведенные без всяких оснований? Я очень прошу вашу честь использовать право на «разумное сомнение», только когда существуют доказательства, а не тогда, когда они полностью отсутствуют.

У Фрэнка опять пересохло в горле, и он отпил из стакана.

— Не исключено также, что некоторые из наших подзащитных арестованы лишь по подозрению в принадлежности к коммунистической партии. На это указывают газетные сообщения и речь помощника прокурора, в которой утверждалось, что поскольку коммунисты, как и анархисты, — сторонники насилия, то к ним применимы законы против заговоров, использованные в хеймаркетском деле. Но истина выглядит иначе. Коммунизм не имеет с анархизмом ничего общего. Он не признает ни насилия, ни пропаганды насилия. Коммунистическая партия исключает из своих рядов всех, кто совершает насильственные действия или призывает к ним. Я не сомневаюсь, что, после того как «детектив» Сойер необдуманно заявил о «красном заговоре», он прочел книгу-другую и понял, что его заявление доказать невозможно.

Кстати, разговор о коммунизме подняли не мы. Мы считаем, что он не имеет ни малейшего отношения к делу. Связь коммунистической партии с событиями в переулке совершенно не доказана — пресса верно отмечала, что секретарь местной партийной организации даже не был в городе.

Хотя Фрэнк то и дело пил воду, кашель стал одолевать его все чаще, отвлекая публику, вниманием которой ему в конце концов удалось овладеть. Миньон теперь даже не волновалась и сидела какая-то странно бесчувственная, отдавшись на волю судьбы.

— Ни одна организация, даже Общество охраны жилищ Сьенегиты, не участвовала в обсуждаемых событиях и не подготавливала их. «Повинен» тут только народ — простые люди, наделенные великолепным здравым смыслом, подчиняющиеся общему праву и работающие на наше общее благо. Они были оскорблены, но не бесчинствовали, не стремились отомстить. Если во время забастовки они боролись за лучшую жизнь, обещанную «новым курсом», то, собравшись у здания суда, они хотели лишь воспользоваться привилегиями, данными им Биллем о правах. Их единственная вина состоит в том, что они встали в «первые ряды» гуманистов и патриотов. И я уверен, ваша честь не допустит, чтобы суд над ними превратили в судилище…

На этот раз приступ кашля застиг Фрэнка врасплох. Он с достоинством отступил назад, нащупал рукой край стола и, присев на него спиной к залу, стал ждать, пока кашель не пройдет. Лео подал ему стакан. Фрэнк с жадностью отпил.

Наконец он встал, с улыбкой повернулся и хрипло произнес:

— Я, видно, простудился.

Нечаянно он повторил одну из самых старых и стойких шуток этого города легочников: многие зрители одобрительно расхохотались. Нельзя было и придумать ничего лучше, чем этот жестокий на первый взгляд смех. Придя в себя от удивления, Фрэнк ухмыльнулся и заговорил с новой энергией, а его задыхающийся голос только подчеркивал значимость слов.

— Мне осталось добавить совсем немного.

Чтобы лучше слышать, публика затаила дыхание.