Старый Свет. Книга 1. Поручик

– Ро-ота!.. – начинаю я, но тут шипит рация, и я, поперхнувшись, затыкаюсь.

– Десятая штурмрота на связи. Прием!

– Привет, поручик! – орет бодрый голос. – Я «Коробочка», иду на прорыв! Не попадитесь под гусеницы!

Рыча, грохоча и лязгая, мчится рота сверхтяжелых панцеров в составе одной машины. «Коробочка» разворачивает башни в сторону вражеских позиций, а на душе у меня становится легко и радостно, и, в конце концов, теперь полверсты – это не так уж и много!

Глава 10. Повышение

Пахло хвоей, прелой листвой и сыростью. Осенний лес хрустел, шелестел и перешептывался, растревоженный непрошенными гостями. Мы стояли на самой опушке, Стеценко курил, а я разглядывал свои сапоги.

Сапоги были нечищеные, покрытые коркой из засохшей грязи и налипших веточек, и листочков. Я постучал ногой об ногу, стараясь стряхнуть эту мерзость, но без толку.

– Пора бы, – проговорил Стеценко и выпустил изо рта облако табачного дыма.

Я глубоко вдохнул густой, пропитанный лесными запахами воздух и скомандовал, негромко, но внятно и отчетливо:

– Рота! Стройся!

Солдаты, ворча, строились в три шеренги. Кто-то топтал небольшой костерок, на котором кипятили воду, дожевывал сухарь или делал последнюю затяжку папиросой. Через какую-то минуту почти три сотни человек стояли у опушки, выстроившись под деревьями. Взводные и унтера – каждый около своих подразделений.

Пулеметной команды с нами не было, и правильно – чего они в лесу забыли-то?

– Бойцы, нашей бригаде поручено прочесать этот лес, – начал я. – По данным контрразведки здесь скрывается группа диверсантов от пяти до двадцати человек. Кто-то из них явно местный, так что леса эти знает. Чем эти гады занимаются – не мне вам рассказывать, вы и так в курсе…

Бойцы загомонили. Еще бы! Позавчера был взорван санитарный поезд, а на прошлой неделе вырезали блокпост. Наш блокпост, нашей роты! Мамсуров был на том блокпосту, погиб нелепо, непонятно… Как этот шустрый парень позволил перерезать себе горло? И никто даже тревогу не поднял!

Так что у нас были с ними личные счеты, с этими диверсантами. Я оглядел строй и продолжил:

– Выстраиваемся цепью, расстояние между бойцами пять-шесть шагов. Смотрим под ноги, могут быть растяжки. Если видите что-то подозрительное – сразу подавайте сигнал, вся цепь останавливается, пока не разберемся с ситуацией. Потом движемся дальше. Завтра вы все нужны живые – мне, его высочеству регенту и Семеняке!

После того, как я вспомнил Семеняку, солдаты загоготали – Семеняка теперь был зампотыл и любой день, свободный от боевых действий, использовал для того, чтобы припрячь солдат на какие-то малопонятные работы. Хотел как лучше – получалось как в той поговорке: чем бы солдат не занимался – лишь бы за… Устал, в общем.

– Там в лесу могут быть наши, преторианцы. У них какое-то свое задание, так что, если увидите черные мундиры, аккуратнее там. Ну что? С Богом, вперед! – закончил я.

Строй качнулся, распадаясь на отделения. А через пару минут лес захрустел под солдатскими ботинками и сапогами, зашелестел хвоей и голыми ветками.

В низинах стоял туман, с веток падали капельки влаги. Погода была мерзкая, лучше уж ударил бы мороз, чтобы под ногами не хлюпало, и снежком чтобы присыпало серость и грязь вокруг.

Солдаты переговаривались нарочито бодрыми, громкими голосами – им было страшно. Диверсанты – это вам не шутки. Они портят нам жизнь и убивают нас при первой же возможности, а теперь мы пришли прямо к ним в логово.

Я достал из кобуры револьвер и взвел курок. Барабан щелкнул, передвинувшись на одну позицию, и мне стало как-то спокойнее.

Силуэты солдат между стволами деревьев медленно перемещались, я двигался чуть позади. Все-таки начальство.

Впереди захрустели ветки, послышался шум и сопение – кто-то ломился сквозь лес, аккурат нам навстречу!

Прямо над ухом у меня бахнул винтовочный выстрел, потом еще и еще.

Массивная, темная фигура металась перед строем, задевая деревья, с ветвей которых на нас лился целый водопад холодных капель.

– Отставить! Прекратить огонь!

Замолкли винтовки, и вдруг раздался трубный, страдающий звук – так страдать могло только умирающее животное.

– Тьфу ты, чтоб тебя! – сказал Стеценко. – Это же сохатый! Подстрелили сохатого. И все диверсанты теперь знают, что мы здесь.

Кто-то из солдат виновато проговорил:

– Так он того, выскочил… Ну мы и стали палить – мало ли…

Правильно. Все очень-очень правильно. Видишь что-то непонятное – стреляй, потом думай. Война, однако…

Я подошел к убитому животному, глянул на раскидистые рога, мощные копыта, подернутые пеленой смерти глаза и сказал, отметая в сторону жалость и в зародыше удавив щемящее чувство в сердце:

– Позовите Семеняку, пусть организует поваров – тут мяса пудов пятнадцать, если не больше.

Стеценко уважительно цыкнул зубом, а солдаты нерешительно топтались вокруг. У меня в душе появилась какая-то неясная злоба, не на них даже, а на всю эту идиотскую ситуацию, на лес этот, на диверсантов, на сохатого и на себя самого.

– Продолжаем прочесывание! Шире шаг, бойцы!