– Так хотелось с тобой поговорить! Я ужасно соскучилась, – говорит мама. – Как ты? Который у вас час? Как все идет?
Хедли глубоко вздыхает и вытирает нос.
– Мам, прости, что я тебе всякого наговорила. Когда уезжала.
– Ничего, – отвечает мама после секундной паузы. – Я знаю, ты на самом деле так не думала.
– Не думала!
– И знаешь, я тут поразмыслила…
– Да?
– Зря я тебя заставила ехать. Ты уже не маленькая, можешь сама принимать решения. Не надо было мне тебя уговаривать.
– Нет, мам, я рада, что ты меня уговорила. Как ни странно… получилось нормально.
Мама негромко присвистывает.
– Правда? А я была уверена, что ты захочешь вернуться раньше, чем договаривались.
– Я тоже, – отвечает Хедли. – А все оказалось не так плохо.
– Расскажешь?
– Расскажу, – говорит Хедли, борясь с зевотой. – Только день был такой длинный…
– Надо думать! Скажи пока одно: как платье?
– Мое или Шарлотты?
– Ого! – смеется мама. – Значит, она от «той англичанки» доросла до «Шарлотты»?
Хедли улыбается.
– Вроде того. Вообще-то, она хорошая. И платье красивое.
– С папой у тебя как, все в порядке?
– Поначалу были трения, но сейчас все нормально. Наверное, даже хорошо.
– А что случилось поначалу?
– Это тоже долгая история. Я тут свалила ненадолго.
– Ушла от них?
– Так получилось.
– Представляю, как обрадовался папа. А куда ты ходила?
Хедли закрывает глаза, вспоминая папины слова про Шарлотту – что она специально говорит о чем-нибудь, чтобы это сбылось.
– Я тут в самолете познакомилась с одним мальчиком.
Мама смеется:
– Вот это уже другой разговор!
– Я к нему ходила, только получилось все ужасно, и я его больше никогда не увижу.
В трубке тишина, а потом снова раздается мамин голос, только мягче.
– Ничего нельзя знать заранее, – говорит она. – Посмотри на нас с Харрисоном. Сколько я ему нервы мотала, а он все равно каждый раз возвращается. И я не хочу, чтобы было иначе.
– Тут немножко другое.
– Не терпится все услышать, как только ты вернешься.
– Завтра.
– Ну да. Мы с Харрисоном заберем тебя от багажной ленты.
– Как потерянный носок.
– Ах, солнышко! – смеется мама. – Скорее уж целый чемодан. И ты не потерялась.
Хедли спрашивает чуть слышно:
– А если потерялась?
– Значит, найдешься, нужно только подождать.
Телефон издает двойной писк, и Хедли на мгновение отодвигает его от уха, а вернув на место, говорит:
– Батарейка садится.
– У тебя или у мобильника?
– У нас обоих. А чем ты там будешь заниматься без меня сегодня вечером?
– Харрисон хочет сводить меня на какой-то дурацкий бейсбольный матч. Всю неделю об этом жужжит.
Хедли выпрямляется.
– Мам, он опять будет звать тебя замуж.
– А? Да нет!
– Точно будет. Спорим, он даже на табло свое предложение выведет.
– О нет! – стонет мама. – Он такого не сделает!
Хедли смеется.
– Еще как сделает! Это как раз в его духе.
Обе хихикают так, что не могут говорить. Хедли уже и не пытается сдерживаться. От смеха на глазах слезы. Так чудесно дать себе волю. После изматывающего дня она рада любому предлогу посмеяться.
– Какая безвкусица, правда? – говорит мама, отдышавшись.
– Ага, – соглашается Хедли. – А знаешь, мам…
– Ау?
– По-моему, тебе бы надо сказать «да».
– Что? – Мамин голос повышается сразу на пару октав. – Что с тобой? Раз в жизни побывала на свадьбе и сразу превратилась в Купидона?
– Он тебя любит, – просто отвечает Хедли. – И ты его тоже.
– Все не так просто.
– Очень даже просто. Скажи «да», и все тут.
– А потом жить долго и счастливо?
Хедли улыбается.
– Ага, вроде того.
Телефон снова настойчиво пищит.
– Времени почти не осталось, – говорит Хедли.
Мама снова смеется, но на этот раз ее голос звучит как-то устало.
– Это намек?
– Если это поможет тебя убедить…
– Когда ты успела повзрослеть?
Хедли пожимает плечами.
– Видно, вы с папой хорошо меня воспитали.
– Я тебя люблю, – тихо говорит мама.
– И я тебя люблю, – говорит Хедли.
И тут связь прерывается, как по команде. Хедли еще с минуту держит телефон около уха, потом опускает руку и бездумно рассматривает каменные дома на противоположной стороне улицы.
В окне верхнего этажа зажигается свет. Видно силуэт мужчины – он укладывает сына спать, укутывает поплотнее одеялом и, наклонившись, целует в лоб. Выходя из комнаты, он щелкает выключателем, и свет гаснет. Хедли вспоминает рассказ Оливера. Может, этому мальчику тоже нужен ночник? Или ему хватает отцовского поцелуя на ночь, чтобы не видеть во сне чудовищ и призраков?
Она все еще смотрит на темное окно маленького домика. Перед ней тянется длинный ряд таких же домов, мерцающих уличных фонарей и вымытых дождем почтовых ящиков, и вдруг на изогнутой в форме подковы подъездной дорожке гостиницы появляется ее персональный призрак.
Наверное, вот так же и он удивился, когда она появилась около церкви. От неожиданности у нее сводит живот, и последние остатки душевного равновесия улетучиваются без следа. Он подходит очень медленно, почти сливаясь с темнотой в своем строгом костюме, пока не вступает в круг света перед входом в отель.
– Привет, – говорит он, и Хедли второй раз за вечер заливается слезами.
18