Статистическая вероятность любви с первого взгляда

Пару кругов они проходят молча. Хедли оглядывает зал.

– Хорошо здесь. И все такие красивые.

– Радость и довольство жизнью удивительно красят людей[3].

– Диккенс?

Папа кивает.

– Знаешь, я наконец начала «Нашего общего друга».

Папино лицо вспыхивает радостью.

– И как?

– Неплохо.

– Стоит того, чтобы дочитать до конца? – спрашивает папа.

Хедли мысленно видит книгу, лежащую на капоте черной машины перед церковью Оливера.

– Может быть.

– Знаешь, Шарлотта очень обрадовалась, когда ты сказала, что, возможно, приедешь погостить, – вполголоса произносит папа, низко наклонив голову. – Надеюсь, ты в самом деле подумаешь об этом. Может, ближе к концу лета, пока не начался учебный год? У нас есть свободная комната – пусть будет твоей. Ты могла бы даже привезти часть своих вещей, пусть там и остаются, чтобы комната выглядела обжитой, и…

– А как же младенец?

Папа, уронив руки, отшатывается с таким изумлением, что Хедли вдруг теряет прежнюю уверенность. Песня закончилась, но еще до того, как успевают умолкнуть финальные аккорды, оркестр переходит к следующей мелодии, громкой и энергичной. Все спешат на танцпол. Официанты расставляют тарелки с салатом на опустевших столиках. Гости танцуют, смеясь и прыгая без особого внимания к ритму. А Хедли с папой стоят неподвижно среди общей кутерьмы.

– Какой младенец? – очень медленно, почти по складам спрашивает папа, как будто разговаривает с маленьким ребенком.

Хедли растерянно озирается. В нескольких шагах из-за плеча Монти выглядывает Шарлотта, явно пытаясь понять, отчего они остановились.

Хедли пытается объяснить:

– Просто я услышала в церкви… Шарлотта сказала, и я подумала…

– Тебе?

– Что?

– Тебе сказала?

– Нет, парикмахерше. Или визажистке. Не знаю, кому-то. Я нечаянно услышала.

Папино лицо заметно расслабляется. Складка возле губ разглаживается.

– Слушай, пап, ты не думай, я ничего против не имею.

– Хедли…

– Нет, правда, все нормально. Я и не ждала, что ты мне расскажешь по телефону или еще что. Мы ведь мало общаемся. Я просто хотела сказать, что тоже хочу участвовать в его жизни.

Папа уже собирался заговорить, но тут останавливается и только смотрит на нее.

– Я больше не хочу ничего упускать, – торопясь, говорит Хедли. – Не хочу быть для этого ребенка дальней родственницей, которую ты никогда в жизни не видел, не ходил с ней по магазинам, не советовался ни о чем и даже не ссорился, а когда вы наконец встречаетесь, только вежливо здороваетесь, вам и поговорить-то не о чем. Я хочу по-другому.

– Ты хочешь, – говорит папа, но это не вопрос, а утверждение, полное надежды.

Как будто загаданное желание, которое он слишком долго хранил про себя.

– Да, я так хочу.

Музыка опять изменилась. Теперь играют что-то медленное. Гости понемногу возвращаются к столикам, где их дожидается салат. Шарлотта на ходу легонько пожимает папин локоть. Хедли рада, что теперь у нее хватает ума им не мешать.

– Шарлотта тоже не такая плохая, – признает Хедли, когда та отходит на несколько шагов.

Папа усмехается.

– Рад, что ты так считаешь.

Они остались одни на танцполе, все смотрят на них, а они так и стоят посреди зала. Звенят бокалы, звякают вилки и тарелки, но Хедли все равно чувствует, что внимание гостей обращено на них с папой.

После короткого молчания папа пожимает плечами.

– Даже не знаю, что сказать.

Хедли приходит в голову новая мысль. Сердце больно стукает в груди. Хедли произносит очень медленно:

– Тебе не нужно, чтобы я лезла в вашу жизнь.

Папа, качнув головой, придвигается ближе, кладет руки ей на плечи и заставляет поднять голову.

– Конечно, нужно! Больше всего на свете! Просто, понимаешь, Хедли…

Она смотрит ему в глаза.

– Нет никакого младенца.

– Что?

– Когда-нибудь будет, – слегка смущаясь, говорит папа. – Во всяком случае, мы на это надеемся. Шарлотта беспокоится, потому что у нее в роду с этим были проблемы, а она уже не так молода… Ну, постарше, чем мама в свое время. Но она ужасно этого хочет, и я тоже, если честно. Вот мы и надеемся на лучшее.

– А как же, Шарлотта сказала…

– Просто она из тех людей, кто, если чего-нибудь сильно хочет, все время об этом говорит. Как будто тогда все сбудется.

Хедли невольно строит гримасу.

– И как, сбывается?

Папа с улыбкой обводит жестом бальный зал.

– Например, обо мне она постоянно говорила. И вот, как видишь…

– Я думаю, тут больше постарался ты, а не мироздание.

– Тоже верно, – соглашается папа, разводя руками. – В любом случае, как только младенец действительно появится, тебе мы расскажем первой.

– Правда?

– Конечно! Хедли, ты что?

– Просто я подумала – у тебя теперь столько новых друзей…

– Слушай, детеныш! Ты все равно самый важный человек в моей жизни. И потом, кого еще я могу попросить сидеть с малышом и менять ему подгузники?

– Памперсы, – морщится Хедли. – Они называются памперсы!

Папа смеется.

– Называй как хочешь! Лишь бы ты была рядом, когда понадобится твоя помощь.

– Буду. – Хедли сама удивляется, услышав, что ее голос дрожит. – Обязательно буду.