Статус: все сложно

— Нет, — сказал Марк, — во мне ничего не осталось. Сломалось. Разбилось. Вот так! — с этими словами он запустил бокал в стену. Остатки виски янтарными ручейками потекли по каменной стене. — Ррраз — и нет! — подвёл Марк итог.

— Хреново, — откликнулся Ртуть. — Однако для того, у кого внутри ничего не осталось, ты слишком громко бьешь стаканы. — Он сделал успокаивающий знак уже направлявшемуся к ним хозяину заведения, призванный уверить того, что они оплатят ему стоимость стакана и покраски стены.

— Скажи, а ты никогда не думал, что обидел ее тем, что оставил номер Макса? Что твой поступок стал причиной того, что она связалась с ним? Назло тебе, например.

Марк помотал головой.

— Она сама хотела, чтобы он трахал ее!

— Возможно. И ты не думал, что она пришла к тебе в номер, потому что хотела тебя? Не просто с кем-то перепихнуться ради приключения, а именно тебя? И потому не остановила то, что ты делал?

Марк поморщился.

— Это звучит слишком хорошо, Ртуть. И это всего лишь домыслы.

— Но ты мог бы узнать точно.

— Нет! Все, кончай этот сеанс доморощенной психотерапии и отвези меня домой.

— Как скажешь. Дэн, ты идешь?

— Все женщины — шлюхи, — мрачно отозвался защитник.

— Боже! — всплеснул руками Ртуть. — Ещё один…

— Вот именно, — с горечью сказал Ларсон. — Ещё один. Всего лишь один из.

— Ну и дела, — протянул Харвуд. — Ты идти сам можешь?

— Да, — кивнул Дэн, вставая.

— Тогда помоги мне запихнуть этого красавца в машину, а потом расскажешь, что тебя печалит. Боюсь, здесь на нас уже смотрит с нездоровым интересом половина посетителей.

— Не о чем говорить, — сказал Ларсон, подхватывая Марка под вторую руку.

— Понежнее! — пробормотал тот. — Не клюшку держишь! И вообще, я могу идти сам!

— Можешь ты, как же, — сказал Харвуд чуть слышно, доставая бумажник.

— Что ты там говоришь?

— Я говорю, что ты хороший мальчик, Марк! И ты покажешь мне, как умеешь ходить, когда мы уедем отсюда подальше, окей?

— Ртуть, ты засранец.

— За это ты меня и любишь, — ответил тот словами самого Марка и усмехнулся.

* * *

Окончание Олимпиады для Макса проходило словно в тумане. Тот верх карьеры, о котором мечтает каждый спортсмен, вдруг показался какой-то хренью. Ради этого он тренировался по четырнадцать часов в сутки с пятилетнего возраста? Ради того, чтобы слышать свист с трибун, когда он не слишком удачно блокировал броски? Или когда слишком далеко выходил из рамки на перехват? Как будто всей той орущей массе на трибунах было гораздо больше известно, как о стиле игры вратарей, так и о Максе Беккере в целом.

Результаты оставляли желать лучшего. Срезавшись на финнах в четвертьфинале, ребята из сборной вернулись в свои клубы, где всем предстояло доигрывать матчи регулярного чемпионата КХЛ. Но Максу не в чем было себя упрекнуть. Невезение, шайба, которая упорно не хотела залетать в ворота, удача на стороне соперника — всё смешалось воедино, и закономерным результатом стал билет обратно на Родину.

Но эта спортивная злость, которая родилась в результате горького поражения, позволила Максу хотя бы на время отключить голову и не думать о Марке и Алисе. Нет, он не надеялся на то, что эти мысли исчезнут полностью, и даже был готов к тому, что после они навалятся неподъёмным грузом. Но пока у него была возможность от них отрешиться, Макс предпочитал эту краткую передышку.

Питер встретил отвратительной предвесенней погодой. И хоть в воздухе не было даже намёка на преддверие марта и тепла, Макс почувствовал то, что так любил всегда — ощущение перемен. Ему с детства нравилось ждать весны и лета. Нравился конец февраля, словно в ту ночь, когда календарная зима оканчивалась, приходил конец и какому-то отрезку жизни, после которого непременно должно было наступить что-то хорошее.

Очередные несколько дней отдыха Макс решил провести с матерью. После всего, что произошло в Сочи, это желание стало каким-то маниакальным. Раньше он не задумывался о том, почему их с Марком родители поступили так, а не иначе. Но сейчас, когда прокручивал в голове раз за разом не только всё, что они с братом натворили, но и свои ощущения от этого, желал одного — обсудить это с человеком, который и был одним из виновников случившегося.

Они с матерью жили параллельными жизнями даже когда Макс был маленьким. Замкнутая, неразговорчивая и скупая на ласку, мама никогда не была образцом заботливой родительницы, близкой собственному ребёнку. И чем старше становился Макс, тем больше он отдалялся. Тогда хоккей занял не только то место, какое спорт занимает в жизни пятилетнего мальчишки, но ещё и заполнил собой ту пустоту, которую оставило после себя решение самых близких ему людей. Которые так и не стали таковыми.