Статус: все сложно

Разрывается от потребности остаться, послушать шорохи — которые всегда живут в таких местах, наполненных чьими-то горькими воспоминаниями — и желанием сбежать отсюда и больше никогда не возвращаться. Как уже пытался сбежать несколько дней назад. Пытался, но был вынужден вернуться.

А в голове бьётся всего два вопроса: «Насколько он виноват в том, что у мамы случился сердечный приступ? Насколько виновен в том, что его не было рядом в этот момент?» И снова везде перед глазами — вещи, которые принадлежали ей. И смотреть на них невозможно, да и пелена перед глазами мешает рассмотреть окружающее.

Он всё же находит в себе силы, выходит на промозглый воздух, больше подходящий поздней осени, а не ранней весне. Теперь чувство одиночества настолько огромное, что в душе — будто бы чёрная дыра. И нет ни единого шанса спрятаться от него.

Макс цепляется только за одну мысль, которая придаёт ему сил. Впереди — борьба за кубок, и в нём нуждаются. Есть то место, та семья, которой он нужен. Это — спасительная соломинка, за которую он обязан ухватиться, потому что только она сейчас способна удержать на плаву.

Он и сам не мог объяснить себе, почему вновь вернулся в этот дом. Наверное, не желал расставаться с родившейся вдруг иллюзией, что всё могло быть иначе. С самого начала. С того момента, когда за них с Марком приняли решение, потянувшее за собой такую цепочку событий, которая повлияла на судьбы всех, кто невольно был их участником. Даже Алиса, и та стала заложницей прошлого. Их с Марком прошлого.

Макс горько усмехнулся, толкая дверь в мамину комнату. Почему-то думать о матери в прошедшем времени не получалось. Особенно здесь. И воспоминания об Алисе вернулись тоже. Сколько раз он представлял себе, как знакомит их — маму и свою невесту. И вот теперь у него нет ни одной, ни второй.

Он зашёл в комнату, плотно закрывая за собой дверь. Его снова окутал родной запах, только здесь он был словно бы концентрированнее. Пахло мамиными духами, пылью и какой-то неизбежностью. Он редко бывал здесь, как будто избегал этого места, а сейчас вдруг понял, что находиться в этой комнате именно сейчас — ему необходимо. Впервые за долгие годы он чувствовал себя настолько рядом с матерью. И это ощущение было не призрачнее тех, что рождались в нём, когда она была жива. Неужели для того, чтобы почувствовать всё это, было нужно, чтобы мама умерла?

Макс так и стоял посреди комнаты, заложив руки в карманы джинсов, прикрыв глаза, вдыхая этот пыльно-горький запах, и не зная, что ему делать дальше. Уехать снова? Сколько же он будет вот так сбегать и возвращаться?

Он встрепенулся, выходя из своего странного состояния, и осмотрелся, подолгу задерживаясь глазами на предметах обстановки. Как будто прощаясь с тем, что видел в последний раз в жизни. Его взгляд остановился на серванте, доверху наполненном книгами, потом скользнул по видавшему виду стулу, наверное, ещё советского года выпуска. После — на письменный стол, на котором лежали аккуратной стопкой несколько писем. Ровно, вдоль по правому верхнему краю.

Макс никогда не читал того, что было адресовано не ему, но сейчас испытал какую-то нездоровую потребность прочесть хотя бы одно послание, чтобы понять, чем жила мать, помимо глупых передач по телевизору и разгадывания сканвордов.

Быстро, чтобы не передумать, сделал шаг к столу и взял первое попавшееся письмо. Не глядя на адресата, открыл его и вынул сложенный вдвое листок бумаги. Наверное, он совсем не должен был их находить. Потому что новое знание о жизни матери выглядело злой посмертной шуткой. И всё же, когда пробежал глазами первые строки, не смог заставить себя закончить чтение и выбросить письмо как мусор.

«… я знаю, у тебя своя семья…»

«… я не могу без тебя, Юра… День изо дня я умираю, чтобы утром возродиться вновь и к вечеру вновь медленно угаснуть…»

«… мне не нужно ничего, не нужен никто, пойми… Я без тебя не живу…»

Новый выдох сорвался с губ судорожным всхлипом. Макс быстро запихнул письмо обратно в конверт, посмотрел на адресата. Строчки расплывались перед глазами. Потом схватил следующее письмо, и ещё одно. Она слала их этому незнакомцу, а они всегда возвращались обратно. Он отправлял их ей, так и не удосужившись прочитать?

«… мне не нужен никто…»

О, да. Он понимал, что имела ввиду мама. Мама. Какое родное, тёплое и какое несбыточное для них с Марком слово. В эти мгновения Макс испытал злость. Не только за себя, но и за брата. Матери действительно никто не был нужен — ни сыновья, ни муж. Только какой-то незнакомец, которому она писала свои письма. Горечь нового вдоха осела на губах. Он провёл по ним языком, чувствуя неприятный едкий привкус. И всё равно, даже сейчас, когда понял то, что подспудно знал все эти годы, не смог заставить себя развернуться и выйти.