Статус: все сложно

На улице послышался звук притормозившей машины, и сердце Макса забилось с утроенной силой. Он будто чувствовал, что это брат. Сейчас всё вдруг стало каким-то неважным — их стычка, холод общения и то, что они были так далеки друг для друга. Марк теперь, в эти самые мгновения, вдруг показался непередаваемо близким. Единственно близким из всех, кто когда-то был в его жизни.

Бросив письмо на стол, Макс поспешно вышел из комнаты. Ему не хотелось, чтобы Марк узнал то, что сегодня для него самого перестало быть тайной. И он испытывал ещё и потребность оградить брата от всего, что может доставить только неприятные ощущения.

— Похороны завтра утром.

Наверное, нужно было сказать что-то иное. Поприветствовать, пожать руку брату и прилетевшим с ним отцу и деду. Бенедикт виделся Максу каким-то чужаком, незнакомцем, который оказался здесь по ошибке. Но после перед мысленным взором всплыли строки письма, и всё стало ощущаться совсем иначе.

Макс отступил, давая Бену, Марку и Арнду пройти через открытую калитку, и когда брат поравнялся с ним — застыл. Как будто ждал чего-то, но не понимал — чего именно. И когда Марк быстро, словно боялся передумать, неуклюже приобнял его и так же поспешно взбежал по ступеням крыльца, осознал, что желал именно этого. Хотя бы крохотной эфемерной надежды на то, что с этого мгновения всё будет иначе. Постепенно, шаг за шагом, начнёт возвращаться на круги своя. Туда, где и должно было быть всё это время.

Они не сказали друг другу и пары слов в этот поздний вечер в преддверии похорон женщины, которая каждому из них была дорога по-своему, но Макс, лёжа в постели закинув руки за голову и глядя на фото на прикроватной тумбочке, чувствовал, как тугой узел в груди начинает ослабевать. Возможно, всё так и останется на том месте, где есть сейчас. Вероятнее всего, для Марка этот приезд в Питер — всего лишь формальность. Но уже сейчас Макс понимал — для него самого уже всё изменилось. Это несмелое и молниеносное объятие сказало ему о многом.

Он усмехнулся дурацкой шутке, пришедшей в голову. Эти нападающие слишком быстрые — особенно Марк Беккер. Но Макс — тот, кто готов поймать даже самый ускользающий момент. И не упустить его.

Главное — его не упустить.

* * *

Неважно, кто начнет, а кто продолжит.

Себя перешагнет, жизнь подытожит.

Взойдет на перевал. Вернёт, отчаясь,

Затасканным словам первоначальность… (с)

Роберт Рождественский. «До твоего прихода».

Ком все ещё мёрзлой весенней земли ударился о крышку гроба, отзываясь в висках погребальным звоном. Марк знал, что он будет преследовать его ещё очень долго.

— Прости меня, мама… — прошептал он непослушными губами чуть слышно и отошёл в сторону. Натянул перчатки, будто этим можно было согреться, хотя знал, что холод, парализующий руки, идёт изнутри него самого.

Мама.

Такое родное, но давно забытое им слово.

Мама…

Единственная на свете. Другой никогда не будет.

Почему он так редко звонил ей? Почему не попытался что-то наладить, а наоборот, отгородился от нее защитной стеной? Почему не поговорил, не попытался понять?

И вот теперь ее больше нет. Больше некого упрекать, некого винить, не на кого злиться. Марк понял, что все эти годы жил, подпитывая каждое свое действие злобой на нее, желанием доказать, чего он стоит, заставить ее пожалеть о принятом решении… Но чего он в итоге добился? Только того, что вот она, мама, лежит в ста метрах от него в ледяной земле, и уже невозможно ни простить ее, ни попросить у нее прощения. Мертвым все равно, а ему теперь предстоит как-то с этим жить.

Ее смерть не просто потрясла его, не просто причинила боль. Она его разрушила до основания. С уходом матери из него словно выкачали весь воздух, высосали все силы, и все, чем он жил до этого дня, стало вдруг бессмысленным и незначительным.

Он никогда уже не сможет поговорить с ней. Никогда не сможет задать вопроса, который мучил его все прошедшие годы. Все чёртовы двадцать восемь лет его жизни.

Поначалу он ещё надеялся, что мама вернётся. Не понимал, что она и Макс навсегда остались в России, далеко от него. Не хотел в это верить. Не хотел в это верить также, как сейчас — в ее смерть.

Когда Макс позвонил ему, Марк испытал призрачную надежду, но она быстро сменилась дурным предчувствием, стиснувшим грудную клетку. Несколько секунд он смотрел на экран телефона, гадая, что могло заставить брата позвонить ему. И не находил никаких причин, кроме самых пугающих.

Когда брал трубку — слышал стук собственного сердца в ушах, а потом, сквозь него — четыре простых слова. Четыре оглушающих удара.

Сознание отказывалось воспринимать то, что он услышал от Макса. Это ошибка. Наверняка какая-то ошибка. Он приедет и сам в этом убедится. Да, ему нужно ехать немедленно. Чтобы удостовериться, что с мамой на самом деле все хорошо…

Но он знал, всем своим мучительно рвущимся сердцем знал — это правда.