Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг

Надо побольше посылать за границу вузовской молодежи, молодых специалистов из рабочих, всех тех, кто действительно должен получить за рубежом опыт для улучшения и ускорения социалистического строительства в СССР. Чистка Наркомпроса положит предел безалаберности в работе комиссии по заграничным командировкам.

Атака на Осипа и Лили была следствием внутренней ревизии в Наркомпросе, но ее также следует рассматривать в свете события, происшедшего в конце сентября – начале октября 1929 года, когда Григорий Беседовский, первый советник полпредства СССР, попросил политическое убежище во Франции. Вызвав большой резонанс на Западе, это бегство в одночасье ухудшило положение советских граждан в плане возможностей ездить за границу и послужило основанием для принятия 21 ноября 1929 года так называемого (на Западе) Lex Беседовского, объявлявшего вне закона “должностных лиц – граждан Союза ССР за границей, перебежавших в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и отказавшихся вернуться в Союз ССР”.[25]

Двенадцатого января “Комсомольская правда” была вынуждена признать, что Осип и Лили оплачивали поездки сами, а не из казенных средств, а через два дня, 14 января, в газете напечатали “Письмо в редакцию”, автором которого был спешно вернувшийся из Ленинграда в Москву Маяковский. Он подчеркивал, что “никаких «государственных счетов» и никаких «валют» на поездку тт. Брик не спрашивали и не спрашивают”, поскольку “литературные связи с коммунистическими и левыми издательствами позволят тт. Брик прожить два месяца за границей и выполнить предполагаемую работу без всякой траты валюты государством”. Далее он перечислял вклады Осипа в “левое революционное искусство”, так же как и заслуги Лили: “сорежиссер картины «Стеклянный глаз», плакатчица «Окон Сатиры РОСТА», первая переводчица теоретических работ Гросса, Виттфогеля, постоянный участник всех выступлений революционного искусства, связанного с Реф”. Только “в порядке полной неосведомленности” можно, заканчивает Маяковский, называть этих товарищей “чуждыми”. К письму прилагалось несколько строк, написанных секретарем Федерации советских писателей Владимиром Сутыриным и секретарем РАППа Михаилом Лузгиным, которые полностью поддерживали “тт. из Рефа”.

Статья Маяковского результата не принесла, и он записался на прием к Лазарю Кагановичу, чтобы изложить ему дело. Будучи секретарем ЦК и кандидатом в члены Политбюро, Каганович принадлежал к высшей партийной элите. Маяковский и раньше обращался к высокопоставленным партийцам, например к Луначарскому и Троцкому. Но тогда речь шла о литературе, теперь же – о деле иного рода, с иным политическим подтекстом. Перед встречей он составил шпаргалку, которая позволяет нам проследить за ходом его мыслей:

Решение “реф”а о поездке Л. Ю. и О. М. Брик заграницу в связи с предполагаемой антологией классиков мировой революц. литерат. (договор с Гизом). Переводы – Фре[й]леграт, Гервег, Пруц, Потье, Эллиот, Христо Ботев и др. Поддерживали именно Бриков как знающих немецкий, французск., английск., и итальянск. языки могущие прожить 2 мес. без валюты на заработок сотрудничая в нашей прессе.

Кроме того у т. Л. Ю. Брик мать работает в Аркосе (могла бы оказать некоторую помощь дорога квартира и т. д.)

<…>

Повидимому со ст. Г. П. У. принцип. возраж. не встреч.

Результат. Статьи Комс. Правде

Никто не возражает и никто не разрешает

Помимо устных аргументов в распоряжении Маяковского было не менее семи писем в поддержку поездки Осипа и Лили, в частности от РАППа, Федерации советских писателей, Главискусства, Наркомпроса и Отдела агитации и пропаганды ЦК. В тот же день, 27 января, Лили записала в дневнике: “Володя был сегодня у Кагановича по поводу нашей поездки. Завтра вероятно решится”.