Стазис

В этот момент сквозь белую завесу боли он увидел, что Лиза моргает. Она приходила в себя.

Горбач вдохнул и выдохнул. «Если я убегу, то кто с ней останется? А если спрячусь, то зачем я ей такой нужен? Она же думает, что я храбрый. Я уже однажды победил его», – подумал Горбач.

– А вы его боитесь, – сказал Горбач.

– Князя? – удивился Колымцев.

– Эмиссара, – сказал Горбач. – Вы же всегда их боялись больше всех. С другими кланами воевать не боялись, а против Стазиса выйти – ссали. Вы ссыкло. Вы потому с ним и не поехали в одной машине.

– Ничему тебя жизнь не учит, кретинушка, – сказал Колымцев огорченно.

– Да плевать мне. Что вы мне сделаете? – заорал Горбач. – Все переломаете, повесите с дыркой в горле? Да вы же идиот конченый, Колымцев. Неужели вы думаете, что мне не плевать?

– Тебе не плевать, – сказал Колымцев. – Не пытайся бравировать, Саша. Я же чувствую, как ты боишься. Ты меня. А я тебя нет.

– Зато вы боитесь его, – сказал Горбач. – И вы все правильно сказали, хоть вы и тупее сапог, которые носите. Я спутался с эмиссаром, и он придет за вами.

– Чушь, – сказал Колымцев и коротко посмотрел на своего бойца.

Тот сидел безразлично. Вроде как задремал даже.

– Это не чушь. Он много мне рассказал. Он доберется и до тебя, и до твоего князя. Это значит, что он придет и заберет тебя в ад. Он тебя бросит в Стазис, и ты никогда не найдешь выхода. Он научил меня ставить метки, и я поставил ее на тебя. Он придет за тобой.

– Какие еще метки, что ты несешь? – спросил Колымцев.

«Понятия не имею, – подумал Горбач. – Какие еще метки? Но тебе страшно, правда?»

– Не знаешь, что такое метки? Придурок сраный, – сказал Горбач. – Откуда тебе знать, ты же всегда ссал в Стазис выйти. Метка – это когда тебя помечает посланник Стазиса. Ты уже никуда не денешься. Ее нельзя снять, а посланника нельзя убить. Он схватит тебя, сломает руки и ноги, выдавит глаза, но не убьет, тварь, понимаешь меня? Ты будешь вечно бродить по Стазису, слепой и на сломанных руках и ногах, как ты любишь. Я говорю – вечно. И ты никуда не спрячешься, он всегда будет идти за тобой, уезжай хоть в Приморье, хоть на Луну лети, однажды ты расслабишься, а в окно постучат. И это будет он.

Горбач успел посмотреть на Лизу, которая окончательно очнулась в начале его монолога. Она смотрела с недоумением, но восхищением. Морщилась, но, кажется, еще не понимала, что происходит.

«Лежи тихо, – попросил ее Горбач одними глазами. – Сейчас я разберусь с этим гондоном и что-нибудь придумаю. Все будет хорошо», – сказал он молча.

Грузовик резко затормозил, и Горбач вновь застонал от боли – задел рукой о борт. Колымцев, который слушал речь Горбача в оцепенении, грязно выругался. Расслабившийся боец чуть не упал с доски, но удержался. Между кабиной водителя и кузовом «Урала» стояло небольшое мутное окно-перегородка. В него постучали.

Все замерли. Время словно застыло. Можно было услышать даже легкий ветер за бортом машины.

В окно постучали вновь. Мягко, но требовательно.

Из-за мутного стекла нельзя было разглядеть, кто сидел со стороны водительской кабины. Горбач за стеклом видел только движение тени.

Колымцев застыл, глядя на окно округлившимися глазами. Он хлопал себя по бедру, пытался нащупать кобуру. Она была с другой стороны, но той рукой Колымцев схватился за борт грузовика. Горбач заметил, как у него побелели костяшки пальцев. Боец Колымцева оказался менее впечатлительным. Он деловито сбросил с плеча автомат, снял предохранитель и отступил от кабины на два шага. Краем глаза он поглядывал на Горбача.

– Водитель? Почему встали? – крикнул боец.

«И впрямь, почему встали?» – подумал Горбач. На секунду ему показалось, что этот отчаянный бред про метки – правда. И Синклер действительно каким-то образом разбросал конвой, остановил их грузовик, залез на водительское сиденье и постучал. Зачем постучал? Зачем ему вообще стучать?

– Это за тобой, мразота, – сказал Горбач. – Я же говорил.

– Тихо тут, – сказал боец и качнул стволом автомата. – Водитель! Кто там, вашу мать, я сейчас через стену палить буду!

«Все-таки и у него нервы не железные, – подумал Горбач. – Он не трус, но совсем не бояться Стазиса – глупость, а не храбрость». За стеклом молчали, и Горбачу самому стало страшно. Кураж пропал. Он вспомнил, что волна никуда не делась. Все они сидят в маленькой железной коробке, вокруг которой плывет Стазис. Как тогда в зиндане, вспомнил он.

Боец Колымцева бросился к заднему борту грузовика и огляделся. Видно, хотел выскочить и проверить, но поглядел на своего шефа и покачал головой. Колымцев все еще смотрел на перегородку, его трясло. Он нащупал кобуру и пытался ее открыть, но все не получалось.

– Да что же такое с тобой, черт? – спросил боец. – Господин капитан, вашу мать, придите в себя! Вы нормальный вообще или где? Посмотрите на меня, говорю!

Он потряс Колымцева за плечо. Того дернуло от прикосновения, словно током ударило.

– Я нормально. Я нормально. Задумался просто, – сказал Колымцев. – Сейчас, сейчас.

– Проверю пойду. Да вы на меня посмотрите! Вы вообще в норме?

– В норме, в норме, – сказал Колымцев.