На причале было противоестественно для пустошей тихо; лишь иногда безмолвие прерывали гонимые ветром волны, что, ударяясь о каменную стену пирса, разбивались на сотни новых, а потом продолжали свое движение. Ник сидел у залива, свесив вниз ноги, но к воде они не доставали: слишком высоко. Тихой поступью Джоанна приблизилась к нему и села рядом.
Они сидели и молча наблюдали закат солнца, медленно тонущего в недрах бухты, что посылало последние щедрые закатные лучи, и, обдумывая случившееся, всё никак не решались заговорить друг с другом. Наконец, Выжившая решила разорвать установившуюся вязкую тишину между ними:
— Итак… — проговорила она и взглянула на напарника.
— Итак… — в той же манере ответил он. — Кажется, дело закрыто. Тело Эдди осталось гнить глубоко под землёй, все его жертвы отомщены, а моя совесть наконец-то перестанет давить на меня. Но, — тот на пару секунд замолчал, чтобы наполнить трубку порцией табака, а затем зажечь её и затиснуть между зубов, — я не чувствую такого долгожданного спокойствия. Поразительно, — чуть погодя вымолвил Валентайн, — я так стремился к этому, так изводил себя и тебя, пока искал подступы к убежищу Уинтера и ради, собственно, чего?
— Это ведь дело всей твоей жизни… — начала было миссис Джексон, но он отрицательно качнул головой:
— Не моей. Я надеялся, что человек, мозг которого вправили мне в микросхемы, наконец-то будет спокоен. Но мне не стало лучше после этого.
Детектив отложил трубку в сторону и сложил руки в замок.
— Я всё ещё не понимаю, где же заканчивается тот Ник Валентайн, и появляюсь я. И не могу избавиться от ощущения, что я — всего лишь пустая болванка с прописанными алгоритмами действий, которой наигрались и выбросили ржаветь на улицы Содружества. Думал, что месть Эдди наконец-то поможет, но…
— Подожди, — остановила его речь леди. Напарник перевёл на неё взгляд, и она продолжила: — Ты помнишь, что сказал мне тогда, когда я впервые увидела радиоактивную грозу?
— Допустим, — протянул он.
— Ты сказал, что я никогда не буду своей матерью. И отцом — тоже. Что я слеплена из другого теста, несмотря на обстоятельства. Что я… — она взглянула прямо в его глаза — топлёное золото сгинувшего мира, отчеканивая каждое последующее слово, — …личность, со своими взглядами. Принципами. Виденьем всех вещей. Так вот.
Леди осторожно положила ладонь ему на плечо и продолжила свою речь:
— Почему это не может быть применимо к тебе, Ник?
— Я не…
— Да. Ты не человек, — твёрдо ответила она. — Но разве это всё ещё так важно? В мире, погребённом под обломками цивилизации.
От волнения у неё дрожали руки, но леди старалась не подавать виду:
— Ты человечнее всех, кого я встречала. Об этом говорят твои слова. Об этом выразительно сообщают твои поступки. Каждый раз, когда ты помогаешь родителям отыскать своих детей, а жёнам — мужей. Каждый раз, когда ты покидаешь пределы безопасной стены города и идёшь навстречу всем пустошинским ужасам ради этого. Так в чём же, в конце концов, разница от того, что внутри тебя: шестерёнки и поршни или органы и мышцы? Уж я-то её точно не вижу.
— Ты и вправду так думаешь? — удивлённо произнёс её собеседник, бросив на неё озадаченный взгляд.
— Да, — вновь сообщила женщина, а затем добавила, отпустив его плечо: — Мне не нужно, чтобы ты был человеком, Ник. Достаточно лишь того, чтобы ты всегда оставался самим собой и не позволял таким-вот мыслям разрушать тебя. Потому что… для меня это тоже важно, понимаешь?
— Погоди, Джоанна. — Он предупредительно поднял ладони. — Не спеши… говорить так. Обо мне.
— Куда уж спешить, — она склонила голову набок, — давно нужно было.
— Арг, леди, ты не так меня понимаешь. — Валентайн устало, а не раздражённо зажал пальцы на переносице и продолжил: — Неужели я должен говорить это прямым текстом вот так, просто тебе в лицо?
Миссис Джексон поняла, что разговор, много раз обрываемый раньше, состоится именно сейчас, и беспокойно заломила руки, сложив их на поясе. А затем утвердительно качнула головой в ответ.
— Мне тяжело это говорить, но… Ты не должна смотреть на меня так, понимаешь? — Он осторожно взял её ладонь обеими руками и продолжил: — Ты — благовоспитанная, молодая, миловидная, степенная женщина. У тебя впереди — целая жизнь. Хорошая, долгая. С нормальным, порядочным мужчиной, домом с камином и целой сворой детишек. Я же не могу дать тебе ничего из этого. И ты заслуживаешь кого-то лучшего, нежели старый робот, Джоанна.
От услышанного у неё спёрло дыхание, а пульс застучал гулко и бешено словно где-то под горлом. Каждое его слово иголками впивалось в неё, раня в самую душу. Не успела она ничего ответить, как спутник аккуратно снял с её руки перчатку и приложил к своей щеке: