Стефан Цвейг

Двенадцатого мая 1937 года Стефан напишет жене обстоятельное письмо: «Дорогая Фрици! Я не хотел бы, чтобы ты думала, будто это легкий и радостный для меня момент, – напротив, я пишу тебе ночью в бессонницу. Я полон воспоминаний о былом. Мы оба совершили ошибку. Я бы хотел, чтобы все было иначе. Как перед Богом! В сердце у меня ничего, кроме печали от этого разрыва, внешнего только, который вовсе не есть разрыв внутренний. А может быть, это лишь новая близость, ибо теперь нас так не мучают все мелочи и неприятности. Я знаю, тебе будет горько без меня. Но ты теряешь немногое. Я стал другим, устал от людей, и радует меня только работа. Ты знаешь, со сколь большим и значительным я расстаюсь. Только от меня зависит, чтобы около меня стало тише и спокойнее. Удар, дошедший из Германии, поразил всех нас гораздо сильнее, чем ты думаешь. Все праздники и удовольствия стали мне чужды, призрачны. Нет, ты теряешь немного. А внутренне я, конечно, для тебя не потерян. Прошу тебя, поверь мне, я желаю лишь одного, знать, что ты спокойна. И твоим детям тоже желаю счастья. Если я порой бывал недоволен ими, то лишь потому, что не видел в них того горячего желания учиться, которое было смыслом и истинной красотой нашей юности. Но повторю, во мне нет и капли горечи против тебя. А лишь огромное сожаление. Это время я ощущаю как тяжелое давление. Извини, если я своим пессимизмом испорчу тебе пару минут. И другим было трудно со мной, кроме двух-трех счастливых моментов. Прошу тебя сердечно, не теряй своего доверия ко мне. Я сделал много ошибочного и недопустимого. Но знай одно – я не забуду человека, которого любил. Да и могу ли я стать чужим тебе, ведь ты была мне ближе всех! Ты знаешь, как я ценю дружбу и никогда не дистанцируюсь от этого душевного долга. Даже если друзья доставляют мне боль, как Йозеф Рот. Не допускай мысли, что ты “потеряла” меня. Не думай о мнениях людей. Если они осуждают меня, то отчасти правы. Но с другой стороны, и не знают, как сильно в последние годы я страдал от всего, что было в Зальцбурге. И тебя никто не осудит. Люди, поддерживающие тебя, будут мне симпатичны и дороги. А я отвернулся от тех, кто подогревал напряженность между нами. Я думаю, что все же лучше, раз все произошло именно так. А все-таки мне очень больно. Но что это значит в сравнении с тем, что нам теперь предстоит пережить? Лучшие времена безвозвратно канули, и их мы пережили вместе. Было много настоящего счастья, а у меня еще и благословенной работы. И давай думать об этом, если станет трудно. Поверь, я благодарен тебе за все хорошее. И думаю именно об этом, в то время как все тяжелое, что нас часто огорчало, забывается уже. Забудь и ты, если я бывал к тебе несправедлив. Ни на одну минуту не допускай мысли, что я для тебя потерян. Считай меня своим лучшим другом. Только представится возможность, я докажу тебе это. Прости мне всю боль, которую я доставил тебе этим разрывом. И для меня это большая печаль, как ты сама, конечно же, чувствуешь. И если я смогу быть когда-то с тобой хотя бы один час или значить для тебя хоть что-то, то это будет добрый час. Несмотря на все мрачное и темное. Я благодарен тебе за все хорошее, что было у нас совместно за все эти годы. Я этого никогда не забуду. Всегда твой Стефан»{404}.

Из мемуаров Фридерики: «Подошел 1938 год, который роковым образом разделил нас со Стефаном. В этом году умерла моя свекровь, с которой мы были близки и любили друг друга. В те печальные дни Стефан был мне очень близок. Но то, чего я так опасалась после смерти его матери, произошло. Он заявил, что хочет быть свободен, хотя и заверял, что снова жениться не собирается».

В январе 1938 года Фридерика с Сюзанной уехали на три месяца в Париж, но после трагических событий в Австрии о возвращении домой не могло быть и речи: «Я считал, что предвижу все ужасы, которые могут произойти, если кошмарный бред Гитлера сбудется и он вступит в Вену – город, который отверг его, жалкого молодого неудачника, – как завоеватель. Но сколь робким, сколь ничтожным, сколь убогим оказалось мое воображение, как и воображение любого человека, по сравнению с трагедией, которая произошла 13 марта 1938 года, в тот день, когда Австрия – и тем самым вся Европа – стала жертвой неприкрытого насилия!»{405}