Стеклянные дома

 - Когда появились местные агенты Сюртэ и расположились возле входа в церковь и около моего дома, всем деревенским сразу стало ясно, что что-то произошло. Они уже знали, что пропала мадам Эванс. Когда появился я в сопровождении шефа-инспектора Лакост, что ж… их страхи подтвердились.

 - А! Конечно. Какой я глупый, - проговорил прокурор. Развернулся к присяжными, изо всех сил демонстрируя смирение. - На секунду я позабыл, как хорошо деревенские знают вас, вашу работу и ваших коллег. Они даже знают, что шеф-инспектор Лакост теперь возглавляет отдел убийств. Ну, раз они знают вас, шеф-суперинтендант, вы наверняка так же хорошо знаете их.

Говорил он это, стоя спиной к Гамашу, но посыл был очевиден.

Естественная, правильная и необходимая граница между полицейскими и подозреваемыми размывалась, если не стиралась полностью. А это, как намекал прокурор, крайне непрофессионально, возможно, даже подозрительно.

 - Совершенно верно подмечено, - проговорил Гамаш. - И в этом, как оказалось, огромное преимущество. Убийство можно продумать, просчитать. Но нельзя исчислить. Оно вовсе не сумма улик, подсказывающая, что кто-то замешан в убийстве.

Сейчас Арман Гамаш обращался напрямую к присяжным, и те переключили внимание с прокурора на шефа-суперинтенданта.

Месье Залмановиц, уловив перемену настроения публики, развернулся и уставился на Гамаша.

 - Убить заставляет не наличие подходящей возможности, а эмоции, - тихо, проникновенно начал Гамаш. Будто доверялся близкому другу. - Одна человеческая особь убивает другую. Иногда это происходит из-за вспышки неконтролируемого гнева. Иногда это тщательно подготовленный, рассчитанный план. Но общее у них - эмоции, вышедшие из-под контроля. Зачастую те, что сдерживались. Были похоронены, отсечены от личности.

Мужчины и женщины на скамье присяжных согласно закивали.

 - Всем нам знакомо чувство обиды, - продолжал Гамаш. - Большинство из нас хотя бы раз в жизни испытывал неподдельное желание кого-нибудь убить. Как минимум, мы желали кому-то смерти. И что же нас останавливало?

 - Совесть? - предположила молодая женщина во втором ряду присяжных.

 - Совесть, - повторил шеф-суперинтендант Гамаш, посмотрев на нее и отметив ее легкую улыбку.  - А может, трусость. Некоторые полагают, что это одно и то же. Что единственной причиной, не позволяющей нам делать что-то ужасное, является страх быть пойманными. Как бы мы себя повели, в конце концов, если бы имели гарантии того, что не попадемся? Если бы знали, что последствий не будет. Или, если бы нам было все равно. Если бы мы верили, что действуем во имя справедливости. Если бы мы верили - как в это верил Ганди - что есть суд превыше обычного земного суда.

 - Протестую, - выдал прокурор.

 - Основание? - поинтересовалась судья Кориво.

 - Неуместность.

 - Это ваш собственный свидетель, месье Залмановиц, - напомнила судья. - И он отвечает на вами же заданный вопрос.

 - Я не просил лекции о природе убийства и совести.

 - А может, стоило бы, - проговорила судья, бросив взгляд на часы, встроенные в ее стол. - Сейчас самое время прерваться на обед. Продолжим через час.

Она поднялась, и, под скрип отодвигаемых стульев, шепнула Гамашу:

 - Я предоставила вам достаточно свободы действий. Следите за собой.

Он еле заметно кивнул, дав понять, что услышал, и тут же поймал взгляд прокурора, яростно запихивающего бумаги в портфель.

Когда судья ушла, а присяжные стали понемногу покидать места,  месье Залмановиц, наконец дозрев, промчался по залу к Гамашу, спускающемуся по ступеням со свидетельской скамьи.

 - Что, к чертям, происходит?! - вскричал прокурор. - Что, нахрен, ты делаешь?!

Гамаш покосился в сторону присяжных, последние из которых просачивались в двери из зала, и наверняка все слышали.

 - Не здесь, - сказал он прокурору.

 - Нет, именно здесь!

Гамаш повернулся и шагнул мимо прокурора, но тот успел схватить его за руку.

 - О, нет, так не пойдет!

Выдернув руку, Гамаш развернулся к прокурору.

Журналисты, оставшиеся в зале, не спускали с них глаз. Им, бывшим завсегдатаями судебных заседаний, не приходилось видеть ничего подобного.

 - Зачем ты саботируешь мою линию?! - прокричал Залмановиц.

 - Не здесь. Хочешь поговорить - ступай за мной.

Повернувшись к Бовуару, Гамаш начал:

 - Найди, пожалуйста…

 - Я найду свободную комнату, патрон, - заверил Бовуар, и поторопился на выход. Гамаш отправился за Бовуаром, не удосужившись убедиться, что прокурор идет следом.

Месье Залмановиц, глядя в спину Гамашу, прошептал «урод», достаточно громко, чтобы репортеры услышали.

Затем схватил свой портфель и отправился за остальными.

*   *   *

В комнате мужчины остались наедине.

Генеральный прокурор и шеф-суперинтендант Сюртэ. Союзники, согласно приказу и штатному расписанию. Но не согласно зову сердца.

Когда дверь закрылась, Гамаш шагнул к ней и запер на ключ. Повернулся к Залмановицу.

 - Пообедаем, Барри?

Он показал на кофейном столике, где располагался поднос с сэндвичами и прохладительными  напитками.

Залмановиц удивленно вскинул брови. Потом улыбнулся. Улыбка вышла далеко не дружеской.

Он взял сэндвич с лососем, укропом и сливочным сыром.