- Потому что нужно, чтобы картель верил в нашу некомпетентность. Неэффективность. В то, что мы не представляем для них абсолютно никакой угрозы. Их нужно принудить к действию. Невидимый картель, такой защищенный и скрытый, должен знать, быть уверенным, что можно без боязни проявить себя. И нужно сделать это как можно ненавязчивее. Лишь тогда они станут уязвимы.
- И чтобы убедить их, вы позволили им все, что они пожелают?
- Но мы не бездействовали, - уверил Гамаш. - Мы работали в поте лица, с информаторами, агентами под прикрытием, отслеживали переписку в онлайн-чатах. Следили за отправкой грузов, разведывали маршруты и узнавали распорядок. Прошел год, они становились все смелее и смелее. Грузы становились все объемнее…
- Вы так говорите, словно они пересылали цветы или посуду, - заметила судья. - Это были грузы наркотиков, некоторые, по-видимому, довольно крупные.
-
- И вы просто смотрели, как они их перевозят?
-
Атмосфера в кабинете накалилась.
Судья Кориво сощурилась, плотнее сжала губы. Костяшки ее пальцев побелели.
- Вы начали с оглашения статистических данных, месье Гамаш. За год от наркотиков погибают десятки тысяч людей, в основном молодежи. Сколько еще этих смертей нужно бросить к вашим ногам?
- Постойте-ка! - вступил Барри Залманович, но взгляд судьи его остановил.
Снова повернувшись к Гамашу, она впилась в того глазами. Гамаш выдержал ее взгляд. Медленно кивнул и подумал о блокноте в своем столе, о записях, которые начал делать в ночь, когда обнаружили тело Кати Эванс.
В тот ноябрьский вечер он грелся у камина в их доме в Трех Соснах. За окном валил мокрый снег. Рядом с ним была Рейн-Мари. Анри и Грейси свернулись калачиком на коврике.
Он писал о грядущем ужасе. О последствиях решений, которые он примет.
То и дело он останавливался, борясь с желанием придать словам не такой ужасающий смысл, каким они наполнялись. Если он действительно решится , если на самом деле стянет все ресурсы Сюртэ, все силы на расследование одного единственного преступления. На единственную битву, выиграв которую, они выиграют всю войну.
- В течение прошедшего года, с момента, как я принял на себя руководство и отдал то распоряжение, совершено несколько тысяч преступлений и, да, множество со смертельным исходом, - ответил он судье Кориво. - И тысячи других, пострашнее обычной резни. Брошенные, как вы выразились, к моим ногам. И не только те, что в Квебеке, но и по ту сторону границы. Из-за грузов, отправленных туда при нашем попустительстве.
- Мне бы надо арестовать вас здесь и сейчас, - заявила судья, посмотрев на закрытую дверь, за которой оставался клерк. И остальные работники суда. Одно ее слово - и они войдут сюда. И уведут этого человека. И обвинять в убийстве.
Потому что, как все они понимали, именно убийство он и совершил.
Преднамеренное. Взвешенное убийство.
- А если это сработает? - вступил Залмановиц.
- А если нет?! - перебила его Кориво. - Вы взяли чудовище, кормили его и взращивали целый год. А потом отпустили. Ходячий кошмар!
-
Гамаш склонился к судье.
- Можете арестовать меня. Это ваш долг, понимаю. Но знайте - тем самым вы лишите нас последнего шанса. - Он воздел палец вверх. Потом опустил его, сжал ладонь в кулак.
Когда он заговорил снова, слова его звучали очень взвешенно:
- Риск немыслимо велик. Тут я с вами согласен. Один из нас точно потерпит неудачу. Но поймите, у нас нет выбора. У меня нет выбора. Мы проиграли. И даже секунды не думайте, что я не осознаю, какую цену заплатили другие за принятое мной решение.
- Но если это сработает… - снова попробовал вступить в разговор Залмановиц и замер в ожидании, что судья Кориво снова его перебьет. Удивился, что ему позволили говорить дальше: - Если это сработает, то картеля не станет. Это ослабит наркотрафик, а может и остановит его совсем. Мы должны выиграть.
Судья Кориво повернулась к прокурору. Она решила игнорировать его. Не считаться с ним в сегодняшней беседе. Но тут словно взглянула на прокурора свежим взглядом.
Он был прав.
Более того, прокурор настолько был обеспокоен судьбой их провинции, судьбами мужчин, женщин, детей, рожденных и нерожденных пока, что поставил на карту собственную карьеру. И собственную свободу.
То есть, сделал больше, чем она.
Чем дольше она на него смотрела, тем неуютнее чувствовал себя Залмановиц. Он заерзал в кресле под ее неумолимым взглядом. Но потом разглядел выражение ее глаз. Мягкое, даже доброжелательное.