Стеклянный небосвод: Как женщины Гарвардской обсерватории измерили звезды

Благодаря изменениям, внесенным в устав общества в 1915 году, теперь женщины могли становиться его полными членами (для британских подданных) и ассоциированными (для иностранок). Мисс Кэннон удовольствовалась сохранением своего «почетного» статуса и, более того, согласилась с Тёрнером в отношении другого его предложения весной 1919 года, касавшегося Общества Марии Митчелл. «Нельзя ли, допустим, в качестве дружественного акта в нынешний момент великих событий и важных новых начинаний, – рассуждал Тёрнер, – дать одну из стипендий англичанке? Мне едва ли нужно доказывать пользу подобного поступка для поощрения женского труда как такового, укрепления дружеских связей между двумя нациями и создания новой формы признания заслуг». На будущий год комитет мисс Кэннон уже решил дать стипендию мисс Мори, но в словах Тёрнера услышали отзвук «интернационального духа профессора Пикеринга» и обещали следующую стипендиатку Пикеринга поискать за рубежом.

«Большая Галактика», как назвал ее Харлоу Шепли в 1918 году, заполняла известную Вселенную. Она была так огромна, что вбирала в себя все остальное: шаровые скопления обрамляли ее, туманности находились внутри нее, а Магеллановы Облака болтались у нее по краям. Но многие астрономы не хотели ограничиваться этими пределами. В отличие от Шепли, они считали Млечный Путь одной галактикой из множества – отдельной островной вселенной в обширном архипелаге.

До 1917 года Шепли тоже придерживался теории островной вселенной. Но стоило ему раздвинуть границы Млечного Пути до колоссальных масштабов, измерив расстояния до шаровых скоплений, и его взгляды изменились. Гигантские размеры Млечного Пути как будто исключали существование других аналогичных галактик. Шепли представлялось, что вокруг нет ничего существенного, лишь мусор и пустота.

Разрешение вопроса, верна ли теория островной вселенной, зависело от определения местоположения так называемых спиральных туманностей. Эти завихрения небесного света наблюдали тысячами еще с начала XIX столетия, когда в Ирландии Уильям Парсонс и его друзья впервые рассмотрели их характерную форму через большой телескоп-рефлектор «Парсонстаунский левиафан». Спирали, как их называли для краткости, по виду могли быть вихрями светящегося газа, или межзвездной пыли, или роями звезд. Трудно было судить, не зная расстояний. Одни астрономы считали каждую галактику нарождающейся солнечной системой, ее яркий центр – звездой, а протяженные рукава – будущими планетами. Но те, кто рассматривал спирали как полноценные внешние галактики, видели в их форме модель Млечного Пути.

Джордж Эллери Хейл считал разногласия по поводу спиралей хорошей темой для публичного диспута. Когда он в конце 1919 года предложил эту тему Национальной академии наук, то в качестве запасного варианта назвал общую теорию относительности, в то время широко обсуждавшуюся в новостях. Теория относительности, выдвинутая Альбертом Эйнштейном в 1915 году, меняла представление о природе пространства, из пассивного вместилища звезд превращая его в ткань, которую звезды искривляют своим присутствием. Немецкие корни Эйнштейна и Первая мировая война поначалу не способствовали одобрению его теории, но английский пацифист Артур Стэнли Эддингтон проверил ее 29 мая 1919 года во время полного солнечного затмения, которое наблюдал с африканского острова Принсипи. Такую экспедицию для наблюдения за затмением одобрил бы даже Пикеринг. Ошеломляющие результаты, объявленные в ноябре 1919 года, показали, что на световые волны действительно оказывает воздействие гравитация – и именно в такой степени, в какой предсказывал Эйнштейн. Будучи многосторонней личностью, Эддингтон выразил свои открытия не только в прозе, но и в стихах в стиле «Рубаи» Омара Хайяма: «Пусть мудрые счет подведут измереньям; / У света есть масса – нет места сомненьям, / Нет места сомненьям отныне в одном: / Луч звездный близ Солнца прошел с искривленьем».

Выбирая между относительностью и галактикой, секретарь Академии – исследователь Солнца Чарльз Грили Эббот – выразил свои предпочтения недвусмысленно: «Если говорить об относительности, то должен признаться, что я бы выбрал предмет, в котором хотя бы с полдюжины членов Академии разбираются настолько, чтобы понять несколько слов из речи докладчиков, если у нас состоится симпозиум на эту тему. Молю Бога, чтобы прогресс в науке отправил теорию относительности куда-нибудь в космос за пределы четвертого измерения, откуда она больше нас никогда не достанет». Определив таким образом тему дискуссии в пользу спиралей, Эббот пригласил Шепли изложить его моногалактическую концепцию, а Гебера Кёртиса из обсерватории Лика – отстаивать множественность галактик.