Стелла

Это было благословение, прощание, молитва – все в одном. Вся ее душа, казалось, таяла и текла к нему в этом вопле. Все страстное желание ее страстной натуры броситься в его защищающие объятия и сказать ему все, сказать ему, что она все еще любит его, как цветы любят солнце. Затем, когда она вспомнила, что он не мог слышать ее слов, что ничего не помогло бы, если бы он мог их слышать, ее лицо упало в ладони, и она закрыла Зал от своих горячих, горящих глаз. Она еще не пролила ни слезинки; если бы она только могла заплакать, ужасное напряжение, охватившее ее мозг, жгучий огонь в ее глазах успокоились бы; но она не могла плакать, она была в плену, оглушенная постигшим ее несчастьем.

Она, которая должна была стать невестой Лейчестера, теперь была невестой … Джаспера Адельстоуна.

И все же, стоя там, одна в своем горе, она знала, что если бы это повторилось, она бы сделала это снова. Чтобы отвести стыд и позор от старика, который любил ее как отец, от мальчика, который любил ее как брат, она отдала бы свою жизнь, но это было больше, чем жизнь. Жертва, которую от нее требовали и на которую она пошла, была хуже смерти.

Смерть! Она посмотрела на голубой небесный свод страдающими, тоскующими глазами. Если бы она только могла умереть, умереть здесь и сейчас, прежде чем Джаспер сможет прикоснуться к ней! Если бы она только могла умереть, чтобы он, Лейчестер, мог прийти и увидеть ее лежащей холодной и белой, но все еще его, его! Тогда он понял бы, что она любит его, что без него она не приняла бы даже жизни. Он посмотрел бы на нее сверху вниз со странным блеском в своих темных глазах, возможно, наклонился бы и поцеловал ее. А теперь он никогда больше не поцелует ее!

Как часто слепые смертные взывали к богам об этом единственном благе, от которого они не откажутся. Когда приходит скорбь, поднимается крик: "Даруй нам смерть!", но боги остаются глухи к молитве. "Живи,– говорят они, – чаша еще не осушена; задача еще не выполнена".

И она была молода, подумала она со вздохом, "такая молодая и такая сильная", она могла бы прожить … долгие годы! О, долгая, унылая перспектива лет, которая простиралась перед ней, по которой она будет тащиться усталыми ногами, как жена Джаспера Адельстоуна. Ей и в голову не приходило взывать к нему, к его милосердию; за тот короткий час в Лондоне она так хорошо узнала его, что поняла, что любая такая мольба бесполезна. Сфинкс, поднявший свою неподвижную голову над унылой пустыней, не мог быть более стойким, более непреклонным, чем этот человек, который держал ее в своих объятиях.

– Нет, – прошептала она, – я взяла на себя это бремя; я должна нести его до конца. Хотела бы я, чтобы этот конец был близок.

Она повернулась волочащимся шагом к дому, едва слыша, совершенно не обращая внимания на звук приближающихся колес; даже когда они остановились за воротами, она не заметила, но вдруг чей-то голос крикнул тихим и дрожащим голосом:

– "Стелла!"

И она обернулась, прижав руку к груди. Она узнала этот голос, и он пронзил ее сердце, как нож. Это был не его голос, но так похож, так похож.

Она повернулась и пошла, потому что там, в лунном свете, опираясь на руку своей служанки, стояла леди Лилиан.

Некоторое время они молча стояли, глядя друг на друга, затем Стелла подошла ближе.

Леди Лилиан протянула руку, Стелла подошла и взяла ее под руку.

– Подожди меня на дорожке, Жанетт, – сказала леди Лилиан. – Ты позволишь мне опереться на тебя, Стелла, – тихо добавила она.

Стелла взяла ее и подвела к креслу, и они оба сидели молча. Стелла смотрела в землю, Лилиан не отрывала взгляда от бледного, прелестного лица, еще более прелестного, чем когда она видела его в последний раз, раскрасневшегося от счастья и предвкушения любви. Острая боль пронзила нежное сердце больной девушки, когда она заметила темные круги под прекрасными глазами, плотно сжатые губы, бледное, усталое лицо.

– Стелла, – пробормотала она и обняла ее.

Стелла повернула лицо; ей было почти трудно держать себя в руках.

– Леди Лилиан…

– Лилиан, только Лилиан.

– Вы пришли сюда так поздно!

– Да, я пришла, Стелла, – прошептала она, и слезы навернулись на ее глаза, привлеченные звуком другого голоса, такого печального и такого безнадежного. – Я не могла успокоиться, дорогая. Ты бы пришла ко мне, Стелла, если бы я … Если бы это случилось со мной!

Губы Стеллы шевельнулись.

– Возможно.

Лилиан взяла ее за руку – горячую, лихорадочную и беспокойную.

– Стелла, ты не должна сердиться на меня …

Слабая улыбка мелькнула на бледном лице.

– Сердиться! Посмотрите на меня. Сегодня ночью не может произойти ничего такого, что могло бы разозлить меня.

– О, моя дорогая, моя дорогая! Ты меня пугаешь!

Стелла посмотрела на нее с ужасающим спокойствием.

– Неужели? – затем ее голос понизился. – Я почти боюсь за себя. Зачем вы пришли? – спросила она почти резко.

– Потому что я думала, что ты нуждаешься во мне, в ком-то, в какой-то девушке, такой же молодой, как ты. Не отсылай меня, Стелла. Ты выслушаешь, что я пришла сказать?