Стелла

– Это всегда было одним из моих желаний – улизнуть в церковь с мужчиной, которого я люблю, и обвенчаться без обычной суеты и формальностей.

Он посмотрел на нее с блеском удовольствия и облегчения в глазах, почти не подозревая, что она сделала это предложение ради него.

– Как странно! – пробормотал он. – Это … Ну, это не похоже на то, что о тебе думают, Ленор.

– Возможно, – сказала она с улыбкой, – но тем не менее это правда. Если позволишь, я бы хотела пойти в здешнюю маленькую церковь и обвенчаться, как дочь фермера, или, если не совсем так, то как можно тише.

Он встал и задумчиво посмотрел в окно.

– Я никогда не пойму тебя, Ленор, – сказал он, – но это меня очень радует. Это всегда было моей мечтой наяву, как ты это называешь, – он подавил вздох. – Конечно, все будет так, как ты пожелаешь! Почему бы и нет?

– Очень хорошо, – сказала она, – тогда мы договорились. Никаких объявлений, никакой суеты, никакого собора Святого Георгия, Ганновер-сквер и никакого епископа! – и она встала и тихо засмеялась.

Он посмотрел на нее и улыбнулся.

– Ты каждый день предстаешь в новом свете, Ленор, – сказал он. – Если бы ты выразила мои собственные мысли и желания, ты не смогла бы выразить их более точно. Что скажет мать?

Графине было что сказать по этому поводу. Она заявила, что это абсурд, что это хуже, чем абсурд, это нелепо.

– Все это очень хорошо говорить дочери фермера, моя дорогая, но ты не дочь фермера; ты леди Ленор Бошамп, а он следующий граф. Мир скажет, что вы оба сошли с ума.

Ленор посмотрела на нее с внезапным блеском в фиалковых глазах.

– Вы думаете, мне не все равно? – спросила она тихим голосом, Лейчестера не было рядом. – Мне было бы все равно, поженились бы мы в Вестминстерском аббатстве, под руководством самого архиепископа, при всем дворе или в деревенской часовне? Это не я, хотя я так говорю. Это для него. Не говорите больше об этом, дорогая леди Уиндвард. Его самое маленькое желание для меня закон.

И графиня повиновалась. Страстная преданность надменной красавицы поразила даже ее, которая кое-что знала о том, на что может быть способна женская любовь.

– Моя дорогая, – прошептала она, – не поддавайся слишком сильно.

Красавица улыбнулась странной улыбкой.

– Речь не идет о том, чтобы уступить, – возразила она, сдерживая эмоции. – Просто его желание – мой закон. Мне остается только повиноваться. Так будет всегда, всегда. Затем она опустилась рядом с графиней и подняла глаза, внезапно побледнев.

– Неужели вы еще не понимаете, как я его люблю? – сказала она с улыбкой. – Нет, я не думаю, что кто-нибудь может понять, кроме меня самой, кроме меня самой!

Граф не стал возражать.

– Какое это имеет значение! – сказал он. – Место не имеет никакого значения. Брак – это то, что нужно. В тот день, когда Лейчестер женится, тяжелый груз забот и опасений спадет с плеч. Во имя всего святого, пусть они поженятся там, где им заблагорассудится.

Итак, “Харбор и Харбор” приступили к работе, и директор этой старинной аристократической фирмы проделал весь путь до Девоншира, и провел пару часов наедине с графом, и документы об урегулировании были готовы.

Состояние леди Ленор, которое было большим, должно было быть рассчитано на нее саму, дополненное еще одним большим состоянием из рук графа. Таким большим, что адвокат осмелился возразить, но граф отмахнулся от него взмахом руки.

– Это та же сумма, что была выплачена графине, – сказал он. – Почему жена моего сына должна иметь меньше?

Как бы ни была тиха помолвка и как бы ни была тиха свадьба, слухи распространились, и подарки прибывали ежедневно. Если бы Ленор могла найти какое-то особое удовольствие в драгоценных камнях, и украшенных золотом туалетных сумочках, и молитвенниках из слоновой кости, то они были в бесконечном разнообразии для ее удовольствия, но они не доставляли ей ничего, кроме того факта, что они были доказательством ее грядущего счастья.

Один только подарок доставил ей радость, и это был подарок Лейчестера, и не потому, что бриллианты, из которых состояло ожерелье, были большими и почти бесценными, а потому, что он собственноручно застегнул драгоценности на ее шее.

– Это мои шейные платки, – пробормотала она, беря его руки, когда они коснулись ее шеи, и сжимая их.

Как он мог устоять перед ней?

И все же, по мере того как время шло с тем неумолимым упрямством, которое оно предполагает для нас, в то время как мы предпочли бы, чтобы оно немного задержалось, что-то от прежнего уныния, казалось, овладело Лейчестером. Долгие прогулки и поездки становились все длиннее, и часто он возвращался только поздно ночью, усталый и вялый. В такие моменты именно Ленор оправдывала его, если случайно графиня произносила хоть слово замечания или жалобы.

– Почему бы ему не поступать так, как ему нравится? – сказала она с улыбкой. – Это я раб, а не он.