Стена

Въ тихомъ, уже вечернемъ, саду бился визгливый смхъ и прыгалъ жирный хохотъ. Солдатъ поглядывалъ на полныя руки блондинки, со складочками у сгиба, на маленькiя ноги, высматривающiя лакированными носочками, и нагло ошаривалъ взглядомъ другую, въ ярко-желтомъ, тонкую Фирочку. Она сидла на перильцахъ и задумчиво глядла въ садъ. Верхняя губка у ней выступила надъ нижней, и маленькое лицо было похоже теперь на личико усталаго и чмъ-то опечаленнаго ребенка.

Въ саду тянулись вечернiя тни, и красноватыя пятна подвигающагося къ закату солнца залегли на черныхъ стволахъ и прозрачныхъ еще шатрахъ липъ по закраинамъ сада.

- Не портите настроенiя, господа! - говорилъ гусаръ, тихо наигрывая - «ахъ, барыня-барыня». - Вы глядите! Вдь это при-рода!

Онъ положилъ гитару и подошелъ къ периламъ.

- Природа-мать! Тебя я обожаю! - онъ раскинулъ руки и запрокинулъ голову. - Фу… Вы слышите, господа?.. Что-то такое… того…

- Тьфу!.. Вотъ… отсюда тянетъ, изъ этихъ кустовъ… сидть нельзя…

- Собачкой, ваше благородiе. Лежитъ тутъ и воняетъ…

- Вотъ гд собака-то зарыта! Сейчасъ же убрать!

- Господа, курите ваши си-га-ры! - просили женщины, обмахиваясь платочками.

- Дозвольте и мн сигареточку для отшибки! Вотъ, благодарю! Батарея на изготовк!

Усачъ началъ воркующимъ баскомъ:

«Въ гар-ре-э-м нжится султан-су-ултанъ,

«Прекра-асный жребiй ему данъ, ему данъ…

- Маршъ! - махнулъ Тавруевъ солдату.

Тотъ вышелъ налво кругомъ.

XIII.

Выпили на складчину и теперь сидли вокругъ закипавшаго котла, собираясь опять пить чай. Извозчики ршили не возвращаться въ городъ, - чего гонять, разъ завтра все равно надо прiзжать поутру! - и отпрягали лошадей. Ямщикъ, въ шапочк съ перышками и плисовой безрукавк, съ лнивой важностью лихача разсказывалъ акающей артели, какъ лихо катилъ изъ города - фонарь у заставы своротилъ. Двухъ минутъ не набралъ, былъ бы при часахъ!

- На споръ пошелъ, ей Богу! Лошадей жалко только, а ужъ… Двсти рублей цна!

- Чего двсти-то, лошадки? - спросилъ Трофимъ и оглянулъ похрустывающихъ лошадей.

- Часы! Лошадки хозяйскiя… Ну, другорядь погоди, нажму.

Разсказывалъ, какъ пили на полдорог, въ зеленяхъ, и поили коньякомъ повстрчавшагося урядника.

- Полбутылки осадить заставилъ, право слово! Чего! У губернатора правая рука, на порученiяхъ…

- У губернатора?.. и-и! рука?! - подивился Трофимъ и точно умылъ лицо.

- Ему производитель дворянскiй который, дядей приходится… - хвасталъ пистонъ. - Теперь скоро помретъ - сто тыщъ, неизбжно!

- А-а… А это у ихъ аменины, значитъ, какiя? - пыталъ Трофимъ, вспоминая про кульки.

- Такъ жируетъ. Деньги у его стали, за имнье получилъ сколько-то тамъ тыщъ. Цлую недлю у бондарши крутился. Отъ ее и двокъ брали…

- А какъ настоящiя, смотрть-то… Чистыя…

- Проститутки - ямщикъ прилегъ на локоть и сплюнулъ струйкой. - Еще чиновники будутъ, - на бирж нашихъ рядили, двоихъ… Эхъ, водки-то на курячiй глотокъ купили!

Гаврюшка таращилъ глаза, надувалъ щеки и все съ чего-то зажималъ ротъ. И вдругъ перегнулся въ колни и закатился визгомъ.

- И пьянъ я… и-ихъ, пья-анъ…

Тянулъ за рукавъ Трофима и лзъ цловаться.

- Поросенокъ-то надудолился! - сказалъ ямщикъ, сплевывая.

Трофимъ потрепалъ Гаврюшку за волосы.

- Спать ступай, дурачокъ. За вихоръ вотъ драть, поганца…

Солдатъ лежалъ на спин и курилъ сигару, пуская дымъ чрезъ ноздри и отводя руку, какъ это - видлъ онъ - длали господа.

- Р-рупь штучка. На-ка, разокъ потяни, ддушка Трофимъ - не потрафишь!

- Шантрапа ты, вотъ что… бутылошникъ! Вотъ сидимъ и ништо… - жаловался Трофимъ извозчикамъ. - Вонъ онъ взгомозилъ всхъ теперь забастовку дламъ, милый человкъ… забастовку-у! Думали такъ, что путный, въ артель взяли на промръ тамъ, али што, а онъ гд бы выпить - только и стерегетъ…

Съ пасхи не пилъ Трофимъ, откладывалъ каждую копейку. И теперь, выпивъ, пожаллъ, что далъ пойманный двугривенный.

- Воду самъ-то пьешь, елова голова?!

- Не желаетъ проникать окром бутылки. Теперь кирпичу не дали хозяинъ должонъ прiхать для хорошаго разговору, а онъ вонъ какой мокрый…

- Это я-то мокрый! Я теперь хочь кому глотку перемъ. Въ доску положу!

- И прямо какъ въ клепкахъ. А податься некуда, у кажнаго семейство, кажный пятачокъ дорогъ - онъ опять вспомнилъ про двугривенный - отъ работы до работы, мила-ай… - стукнулъ онъ себя въ грудь, - пачпорта опять… а ему што!

Блоусый Михайла смотрлъ на Трофима, и чмъ жалостливе говорилъ Трофимъ, крпче впивался и кривилъ ротъ. Онъ охватилъ жилистыми руками синiя колни съ заплатками и смотрлъ.

- Все-о бузыганился, все трепался… - для васъ да для васъ! Я умный! А что самъ! Склизкiй ты, во што!

Его свтлые глаза совсмъ запали и потемнли, и горечь залегла въ опустившихся углахъ рта. И лицу Михайлы передалась эта горечь, онъ вздохнулъ и еще крпче захватилъ колни.

- Нонче бастовать тоже… не годится, - осипшимъ, пропитымъ голосомъ сказалъ лихачъ, заломилъ шапочку съ перышками и лниво сплюнулъ. - За это нонче… не тово…

- Разв настоящiй ты, чистосе-ердъ? Юла ты! Намутилъ-накрутилъ, а самъ вонъ онъ какой - въ стаканчик утопъ!

- Я въ стаканчик утопъ?!

- Уйди! - выдохнулъ Михайла и перевелъ глаза на солдата.