Стена

- Чужого не жалй! - придушеннымъ голосомъ кричалъ солдатъ. - Вали!

Онъ совсмъ приспособился, разинулъ широко ротъ и затихъ. Но сейчасъ же вскинулся.

- А вы въ бумажку, а то глотку перебьетъ…

- Ладно-ладно. Ближе наставляй!..

Солдатъ ползалъ по трав, точно какое-то невиданное животное - огромный паукъ съ головой человка. Глаза его выкатились и ворочали блками, лицо налилось кровью и почернло, и ощерился красный ротъ.

- Чуръ, безъ фальши, ваше благородiе… Вали!

- Къ чорту! - отмахнулъ Тавруевъ. - Еще ломается, болванъ!

- Вотъ такъ фу-унтъ! Обанкрутились…

Онъ поднялся, повелъ налившимися кровью глазами, хотлъ еще что-то сказать, качнулся и схватился за голову. Извозчики смялись:

- Ай отшибло?..

Смялись и на балкон, и въ артели, какъ солдатъ пошатывался и топтался на одномъ мст.

- А вамъ чего? - крикнулъ Тавруевъ выглядывавшимъ изъ-за кустовъ артельнымъ.

- А можетъ, дашь чего… - осклабился Гаврюшка и сейчасъ же спрятался въ кустъ.

- Иди, иди… Выходи, вы тамъ!

Выступили двое-трое. Тавруевъ швырнулъ мелочью.

- На шарапъ! - крикнулъ оправившiйся солдатъ и кинулся.

За нимъ кинулся Пистонъ, осмлвшiй Гаврюшка и Михайла. Елозили по трав, шарили и оттирали другъ дружку. Трофимъ и другiе, постепеннй, держались въ сторонк, но и въ ихъ глазахъ бгали огоньки. Трофимъ уже запримтилъ юркнувшую подъ корень лопушника монету и прикинулъ мстечко - у крапивы лопухъ, - но тутъ же ее нашарилъ солдатъ.

…А, солдатишка!..

- А вы что стали? Лови! - швырнулъ Тавруевъ степеннымъ.

Сверкнуло серебрецо и заюлило. И тогда кинулись подбирать вс, стукаясь головами и отбрасывая другъ дружку. Хватали и совали за щеку, выдирали ногтями траву и ругались.

Ушелъ съ верхняго балкона Тавруевъ, женщины стали пудрить разгорвшiяся лица, затренькала настраиваемая гитара, а артель все еще нащупывала траву и оглядывала раздавленные лопухи.

XII.

Извозчики покуривали во двор и не думали узжать. Лошадей не отпрягали, только пара кусавшихся пристяжныхъ получила свободу и чинно похаживала бокъ-о-бокъ, перенюхиваясь съ коренникомъ. Тотъ тоже просился и нетерпливо взматывалъ головой въ звон, но на него только покрикивали:

- Стой, чортъ!

Во двор галдли. Солдатъ въ сторонк торопливо высчитывалъ на фуражк сборъ и отругивался отъ Гаврюшки, который настойчиво требовалъ отданный въ долгъ двугривенный.

- Отлипнешь, смола несчастная! На, подавись твоимъ пятиалтыннымъ!

Гаврюшка требовалъ пятака, но солдатъ не слушалъ. Высчиталъ, сунулъ за щеку про запасъ и объявилъ, встряхивая:

- Досыпай! Вотъ они, сорокъ пять копеечекъ, жертвую!

Посматривали на Трофима.

- Докладать, што ль? Чего, пра… гони за водкой.

Трофимъ повертлъ двугривенный и кинулъ въ фуражку. Пустили въ складчину и извозчики, и Пистонъ покатилъ съ Гаврюшкой въ Тавруевку. Да и дло было - наказать придти четверымъ для землемровъ.

Приказчикъ держался въ сторонк и поглядывалъ на часы - не детъ и не детъ хозяинъ. Прислушался къ галднью и тревожился, какъ бы не вышло чего: перепьется артель.

Солдатъ ходилъ гоголемъ, курилъ выпрошенную у господъ папиросу и плевалъ на сапоги приказчику, нарочно проходя близко. Подергивалъ плечомъ и подмигивалъ:

- «Чай-чай, при-мчай, куда ча-айки летятъ! до-обрый мо-о-лодецъ идетъ!» Попьемъ, Ванъ-Ванычъ!

И по тону, и по взглядамъ солдата, и по развязавшемуся разговору въ артели приказчикъ понялъ, что лучше уйти отъ грха подальше. Ну ихъ! Онъ прошелъ въ садъ, въ кусты, и устроился на куч щебня. Поглядывалъ, какъ тамъ, у господъ.

А на балкон уже позванивала гитара. Расположились на ящикахъ и скамейк вокругъ пристроеннаго изъ досокъ помоста. Вытребованный солдатъ помогалъ потрошить кульки. Тавруевъ ходилъ, руки въ карманы, и распоряжался. Женщины припудрились и, смясь, подпвали тоненькому землемру. Усачъ сосредоточенно настраивалъ гитару, изогнувшись и приложивъ ухо къ дек.

- «Бога-а-тый-то мужикъ стъ пуншъ-гласе-э…» Ну, что же? - приглашалъ тоненькiй.

- Да ну васъ! - смялись и отмахивались женщины. - Давайте - «Шумлъ-гремлъ»…

- Шарманка! «А б-эдный-то мужикъ…»

Женщины зажимали уши и взвизгивали.

- Бро-ось пошлости! - кидалъ усачъ, наигрывая подъ-сурдинку.

- Ваше благородiе, толстобрюхую-то купорить? Опосля? А коньяки на поправку. Господа офицеры учили… Мадамы ножками стучатъ, мороженаго просятъ - тогда за коньяки. Чисто погребокъ у насъ, ваше вскородiе…

- Нтъ, вы отгадайте! - приставалъ землемръ. - Почему теперь женщину трудно понять? Ну-съ? Я намекну… Вотъ-съ, юбочки…

Онъ положилъ об ладони на обтянутыя колни блондинки. Об смялись и тянули раздумчиво:

- Странно! Почему… женщину… трудно понять?… Юбки-то зачмъ?

- Пошелъ ты съ философiей! - отмахнулся усачъ.

- Наденька, почему? Фирочка? По-нять! Поня-ти!!