Стена

Говорилъ, что полнымъ-полно въ город, пугалъ пустыми днями. Прижималъ избитый, весь въ розовыхъ пятнахъ ссадинъ, загрублый кулакъ къ взмокшей груди, билъ пяткой мотыги въ землю - не помогало. Хмуро глядла артель на вороха набитаго щебня, пустой работы, и эти молчаливые вороха давили. И горячiе, и невидные грудились за солдатомъ.

- Не давай кирпичу!

- Не еловы головы! - кричалъ солдатъ, подхватывая подъ уздцы лошадь.

- Вороч'aй! Да ворочай ты!!.

Приказчикъ кричалъ:

- Не можешь хозяйское добро удержать!

Возчиковъ было трое, и для нихъ было все равно, дадутъ или не дадутъ кирпича.

- зжай, ребята! Полицiю пригоню…

Приказчикъ вскочилъ на красный полокъ и хлестнулъ лошадь. Но ее хлестнули съ другого боку.

- Осади!

Рвали лошадь. Она взматывала головой, пятилась и шарахалась, присдая и кося испуганными глазами. Нахлестывали въ раздувающiяся розовыя ноздри, а она ощеривала зубы и закусывала языкъ.

- Сходи! - угрожалъ солдатъ, покачивая мотыгой. - За ноги сволоку, сходи!

Возчикъ швырнулъ вожжи, отошелъ и сталъ скручивать покурку. Слзъ и приказчикъ.

- Самоуправленiе?.. Ладно… я тебя съ подицiей достигну!

- По-лицiей?! Ты меня поли…

- Тронь, тронь!..

- Ты меня…

Солдатъ весь подобрался, закрутился, какъ тугая пружина, и подходилъ къ приказчику, медленно занося руку. Приказчикъ отступалъ, выставивъ руку впередъ, и такъ они шли, лицо на лицо, мряя другъ друга глазами.

- Не надоть!

Трофимъ сталъ между ними. И такъ крпко сказалъ, и такъ посмотрлъ, что солдатъ сразу остылъ.

- Я т не елова голова… - сказалъ онъ, вспомнивъ понравившееся ему слово Прошки.

Приказчикъ заправлялъ выхавшую въ суматох рубаху.

- Такъ ты… сопротивленiе?.. хорошо…

- Я вашего-то брата перещелкалъ!.. Офицеровъ за грудки подъ Лаяномъ тресъ, а не то што…

- Безъ пачпорта достану, злая рота!

Солдатъ выкинулся, точно опять хотлъ броситься на приказчика. Но не бросился. Онъ ползъ въ карманъ зелено-желтыхъ штановъ, выкинулъ оттуда складной ножикъ, вывернулъ карманъ и принялся рзрывать подшивку.

- Безъ пачпорта… безъ пачпорта… Гляди на, собачье шило! - выхватилъ онъ изъ прорхи зеленую тетрадку. - На вотъ! Цпляется-вьется, въ руки не дается!

И повертлъ передъ носомъ приказчика. Только почмокалъ Трофимъ.

- Да-а… про кого сказано-то: на семи сидла - восемь вывела!

- Я, братъ, и десять выведу! На вотъ, понюхай!

Тряхнулъ головой и выругался. Смялись въ артели. Пробираясь кустами, шелъ со стороны плотины Михайла съ ящичкомъ на полотенц.

Х.

Ухали пустыя подводы.

Артель сидла вокругъ большого закопченаго котла, черпала крутой кипятокъ и добавляла изъ заварки. Пили молча, жадно, всхлебывая и отдуваясь, обжигая глотки и уставясь глазами въ булькающiй котелъ, въ которомъ прыгала блая накипь. Пили, подставивъ взмокшiя головы солнцу и стряхивая щекочущiя лобъ капли пота. Пили, ни о чемъ не думая, хотя въ выкатившихся глазахъ стояла налипшая дума.

И когда выпили по пятой чашк, стали говорить. Говорили, что теперь хозяинъ вотъ-вотъ прикатитъ. А и завтра не прикатитъ - идти самимъ и требовать пачпорта и расчетъ. Трофимъ только и сказалъ:

- Навязался ты намъ, солдатъ, на шею - не стрясешь.

- Что у тебя - стряхивай. Скажи еще - слава те, тетереву, что лапки мохнатеньки! Безъ меня такъ бы и ломили за ничего.

Приказчикъ сидлъ въ сторонк, подъ бузиной, и поглядывалъ на часы.

Онъ послалъ съ возчиками записку хозяину, а самъ не пошелъ, - боясь оставить домъ безъ призору.

- Полна Расея васъ, такихъ-то! - говорилъ солдатъ. - Ни сало, ни мало, - лопай, что влило. А ты вотъ какъ я! Объ меня затупишься. Вонъ онъ какой обмоклый сидитъ! - мотнулъ онъ къ приказчику. - Что, Иванъ Иванычъ, приведешь кого на ночь?

Обернулись къ приказчику и посмялись.

Михайла сидлъ съ краю стола и выхлебывалъ щи. Сочно жевалъ и поглядывалъ на оставшiйся ломоть хлба, и широкое лицо его выражало только одно: мъ вотъ и хорошо. Длалъ горломъ, когда застревалъ слишкомъ большой кусокъ закорузлаго хлба, и тогда изгибалъ шею и наклонялся надъ чашкой. А чуть прояснвшая стряпуха совала ему подъ локоть свжiй ломоть.

- А вотъ и кто теперича за мотыжку-то да за ломокъ платить будетъ? - вздыхалъ Мокей. - И кто ихъ ссадилъ…

- По крылечкамъ-то кто ночуетъ? - сказалъ солдатъ. - Ладно, одумаю тамъ. Можетъ, и на себя приму, глядя по погод…

Трофимъ поглядлъ сурово и ничего не сказалъ. А солдатъ завалился на спину и вытянулся во весь ростъ.

- Калуцкiе!

И-эхъ, зач-эмъ мн голову разби-или,

Зачмъ мн мы-сы-ли разнесли-и?..

За-а-ч-эмъ мальчи-ши-ка я… неща-а-стный…

- Перекуси его, на! Чего ему длается… - сказалъ подошедшiй Пистонъ, выспавшiйся посл обда. - Чай да сахаръ!

- Я еще имъ штуку угоню! - оборвалъ солдатъ псню. - Я еще ни откудова безъ скандаловъ не уходилъ.

- Все по шеямъ гоняли?

Загоготали въ артели.

- Глинку то бы рыть - милое дло, - вздохнулъ Лука. - Безъ омману…

- Какъ разъ ср'oдни… Посмйся еще, лысый чортъ!..

Пистона разобралъ смхъ. Такой писклявый и непрiятный былъ смхъ этотъ, точно изъ дтской свистульки, что даже Трофимъ окрикнулъ:

- Чего верещишь-то!.. У, блажной.

- Хи-хи-хи… лтошнiй годъ… тавруевскiе съ калуцкими разодрались… хи-хи… ставной… Семенъ Семенычъ… замирилъ… хи-хи…